П. Соколов. Ухабы
НАЧАЛО "СТРАННОЙ" ВОЙНЫ.
"На фронте действия
разведгрупп."(Из сводки германского Вермахта)
" Войска союзников продвинулись вглубь
территории противника на 180 ярдов." (Из сводки
британского командования.)
В моем повествовании мне часто приходится вставлять в канву моей личной жизни фрагменты панорамы жизни общественной и, чтобы не разрывать целостности восприятия, приходится то возвращаться во времени назад, то забегать вперед, что порой нарушает хронологию событий. Но я думаю, что это не повредит логике их развития, а главное правде жизни. Итак, продвигаясь по ней несколько скачкообразно, мы дотянули до завершения мной 6 класса гимназии, т.е. вступления в 17-й год моей жизни и 1939 год истории человечества. Подошло лето, и я вновь отправился на топографические работы, На этот раз путь лежал в крайнюю юго-западную точку страны, где стыкуются границы Болгарии с Грецией и Югославией. Угол этот был довольно глухой периферией. Был он связан с центром довольно скверным шоссе и железной дорогой, которая на последней сотне километров превращалась в узкоколейку, по которой раз в сутки курсировала "кукушка". Местность представляла из себя холмистую котловину, по которой проходила долина реки Стру'ма, которая затем прорывалась через высокую горную цепь, и впадала, уже на территории Греции, в Эгейское море. По краям котловины вздымались высокие горы: Пирин, Бела'сица и др.на фоне которых разыгрывались драматические события из истории Болгарии. Гора Беласица, бывшая некогда ареной войн между Болгарией и Византией, представляла из себя как бы каменный барьер, преграждавший Болгарии выход к морю. Выход этот, исторически и географически естественный, в течение многих веков был предметом устремления болгарского народа и яблоком раздора с Грецией. В то время, о котором я пишу, (да и поныне) массив Беласицы был полностью в руках греков, а по ее склонам была построена мощная система укреплений - "Линия Метаксаса", державшая под прицелом пушек и пулеметов всю котловину. Отдельные ДОТ'ы и опорные пункты просматривались от нас. Климат котловины, окруженной со всех сторон высокими горами, был очень жарким, практически безветренным. Жару эту не облегчала да же ночная прохлада, кроме того почти не было холодной воды. Подземные источники и артезианские скважины давали теплую, а иной раз и совсем горячую воду, которая обычно хранилась в глиняных кувшинах, где она остывала до приемлемой температуры. Воды эти были лечебными, но неважные на вкус и не утоляли жажду. Население занималось в основном возделыванием технических культур: табака, хлопка, мака и др. поэтому "подножного корма" почти не было. Для нас, приезжих, трудно было и с пропитанием. Быт населения разительно отличался от районов Северной Болгарии. Здесь жили замкнуто в пределах своего двора, огражденного стеной из глины или дикого камня. Не было ни магазинов, ни пекарен - все что нужно производилось дома, а в сельской лавчонке были в основном керосин, гвозди и всякая мелочь, нужная по хозяйству. Отсутствовали и типичные для болгарского села "читалища", вид сельских учреждений культуры, вроде клубов. Одним словом мы жили среди людей, как на необитаемом острове. Питались в основном овощами, которые все же можно было купить, и теми запасами консервов и копченостей, которые привезли с собой. Хлеб раз в неделю привозили со станции железной дороги. Условия работы были тяжелыми. От беспощадного солнца некуда было укрыться, и иногда мы отдыхали, повесив на треногу теодолита рубашку и сунув голову в треугольник тени создаваемый этой завесой. Когда же удавалось на обед оказаться вблизи дома, мы прежде всего бросались к каменному корыту, в которое непрерывным потоком лилась из трубы тепловатая вода, и пили до изнеможения. Затем заходили в дом, где за толстыми глинобитными стенами было прохладно, и сев на табуретку слушали, как, подобно дождю, стекали на пол потоки пота. Вечером готовили себе ужин. Скоро наши копчености - свиные ребрышки - стали портиться, и нередко в супе всплывали белые червяки. Но голод не тетка - привыкли. Выудишь – выбросишь, и хлебаешь опять. Праздником было, когда удавалось на обед, или к вечеру оказаться около бани, бывшей в километре от села, где можно было найти кое какие блюда, в основном кислое молоко, этот знаменитый болгарский продукт.
Можно было и вымыться. Баня эта представляла из себя одноэтажный Сводчатый зал с бассейном в центре и нишами, где предстояло помыться, прежде чем зайти в бассейн. Вода для бани поступала из выбивающегося из под земли источника с температурой 70 градусов. Поэтому вода в бассейн наливалась периодически и должна была остывать 2-3 дня, прежде чем в нее можно было окунуться. Излишек воды по небольшому каналу выливался в реку Струма, которая протекала в полукилометре от бани. В месте впадения ручья всегда скапливалось много рыбы. Изредка на местности попадались кривоствольные и чахлые на вид деревья инжира, и мне впервые пришлось есть эти плоды в свежем виде. Вещь изумительная. Газеты мы получали вместе с хлебом и с большим опозданием. Надо сказать, поскольку современному читателю уже могло показаться странным, что мы были слабо информированы о том, что происходит в мире, что в те времена о телевидении только поговаривали, радиосети не было, а были только индивидуальные радиоприемники, стоившие больших денег, и доступные далеко не всем. Поэтому, практически, единственным источником информации были газеты, и читателю самому, в силу своего интеллекта и интереса, приходилось по крупицам извлекать истину из нагромождения "уток", о которых мы даже упоминали в единственном солидном издании - "Вестнике Парагвая". Поэтому, работая в то памятное лето, мы жили впроголодь не только в смысле телесной, но и духовной пищи. И вот однажды, когда была уже пора собираться домой, чтобы приступить к занятиям в школе, которые начинались 15 сентября, меня отправили на рандеву с шефом, инженером Абаджиевым, которое должно было состояться в точке, примерно равноудаленной от базового села нашей бригады и другого, где квартировал шеф со своими людьми. Рандеву предназначалось для передачи нам зарплаты и возможных инструкций. Оно состоялось в первых числах сентября, в самые рание часа утра, так как мы начинали работу на рассвете, когда еще не так жарко, воздух меньше дрожит и инструмент не теряет точность регулировки. И тут я узнал, что в мире уже несколько дней идет война. Вместе с деньгами Абаджиев передал несколько газет, из которых мы и узнали о нападении Германии на Польшу и последующем объявлении войны Англией и Францией. Это не было особой неожиданностью. Мы уже знали о территориальных претензиях к Польше, и о непостижимом развитии событий, когда, вместо ожидаемого договора между Францией, Англией и СССР, после провала этих переговоров, был заключен пакт о ненападении между СССР и гитлеровской Германией. Тем не менее весть о войне покрыла все какой то мрачной тучей тревоги и неуверенности в завтрашнем дне. Через несколько дней я вернулся домой. Внешне, как будто, ничто не изменилось, но по всем магазинам были развешаны плакаты: "Покупайте только по ценам до 30 августа!". Обращение это адресовалось понятно покупателям, продавцы же сразу стали эти цены повышать, припрятывать товары, создавая искусственный дефицит. Естественно, что не только экономическая жизнь, но и весь уклад, вся общественная жизнь пошла под знаком войны, и хотя кампания в Польше окончилась через пару недель, а на Западе военные действия практически и не начинались, вся атмосфера уже чем то отличалась от той, которая осталась за порогом 31 августа. Для нас-русских, особым событием было вступление советских войск на Западную Украину и Белоруссию. Этот факт, по моему, никого не оставил равнодушным, и внес оживление и раскол в эмигрантское болото. Часть заголосила о "советской угрозе", другая же наоборот, встретила это известие с удовлетворением, как шаг к восстановлению России в ее исторических границах. В обоих лагерях смешались и либералы и консерваторы и представители молодого поколения. Идеи пересмотра границ захватили и другие страны. Венгрия, Болгария подняли голос за возврат части потерянных во время Первой Мировой войны земель. Козлом отпущения оказалась Румыния, разбухшая после войны за счет захвата соседних земель: Трансильвании, заселенной в основном венграми, болгарской До'бруджи и нашей Бессарабии. Движение за возврат Добруджи приобретало все больший размах. Стали возникать стихийные митинги, демонстрации перед посольствами соседних стран. Кипели страсти и в стенах школ и классов. Я лично, в целом сочувствуя этой идее, стоял в стороне от этой суеты. Я больше уже жил событиями, касающимися России, нежели Болгарии. Тем не менее, они коснулись и меня. Однажды идя домой, на конечную остановку моего трамвая, которая находилась на площади, где стоял храм "Святой Недели", о котором я не раз упоминал, я оказался в толпе народа, в основном молодежи, которая запрудила площадь и орала нациналистические лозунги и песни. Движение было блокировано, и шансов попасть на трамвай не было никаких. Я остановился поглазеть и послушать. Редкие полицейские пытались навести порядок, но толпа, на минуту разомкнувшись перед полицией, немедленно снова смыкалась. Это все было в общем-то интересно. Вдруг, в этом водовороте произшло какое то стремительное завихрение, и я не успел сообразить в чем дело, когда чуть не полетел от сильного толчка, неожиданно выросшей рядом лошадиной туши, а поперек спины почувствовал резкий удар. Это в дело вмешалась конная полиция. В те времена не было слезоточивых газов и прочего современного арсенала вразумления. Основными аргументами тогда служила нагайка и пожарные брандспойты. Было это осенью, а может быть под весну, но так или иначе я был в шинели, и поэтому не понес особых жертв за дело объединения Болгарии. Закончилось все это совещанием руководителей Германии, Италии и СССР, которые оказали "давление" на Румынию, и таким образом удовлетворили требования ее соседей. Добруджа была возвращена Болгарии, Бессарабия была присоединена к СССР, Венгрия тоже получила подачку. Эта акция окончательно пристегнула Болгарию и Венгрию к немецкой колеснице, а общипанной Румынии не оставалось ничего, как только сделать хорошую мину при плохой игре, и добровольно присоединиться к Германии, установив у себя фашистский режим Антонеску.
Оглавление Предыдущая глава Следующая глава