Владимир Воробьёв. Поздний реабилитанс
Сейчас я уже не помню точно, в какой лагерь мы сначала попали. Помню только, что из этого лагеря уходили уголовники, а на их место поселялись мы. Кажется, в этом лагере я познакомился с Пименовым Револьтом Ивановичем. Я кому-то объяснял теософскую космогонию и употребил слово "Вселенные". Тут подошел ко мне молодой человек и сказал, что я неправильно выражаюсь: "Вселенная одна, их не может быть много". Но я ему заметил, что это Вселенные высшего порядка. Мы тогда ходили строить различные дома, я, как помню, в одном кирпичном двухэтажном здании сложил две печи, на первом и втором этаже. Потом мы штукатурили с Саней Емельюшиным.
Пименов ходил на работу, но обычно уединялся и писал свои физико-математические теории, приносил и показывал их мне на анализ с точки зрения философии. Но эти его идеи были настолько абстрактны, что я по сути дела ничего в них не смыслил. Встретился я, кажется, тогда же с Володей Переверовым, которому я поведал теософские концепции, которые, однако, ему не понравились, он заметил, что от них пахнет нафталином. Позднее у него произошли значительные духовные изменения, и он даже извинился передо мной насчет "нафталина". Он мне подарил толстую, листов, наверное, в пятьсот, тетрадь с черной обложкой, в которую я потом записывал восточные - тибетские, индийские, китайские тексты и которую я называл "Черная тетрадь". Она и сейчас при мне. На ее обложке Переверов написал: "Все возвращается к своим истокам", - и сказал, что когда я ее заполню, то должен снова вернуть ему.
Была у меня еще одна подобная, тетрадь, в нее я записывал афоризмы великих людей. Их у меня накопилось к тому времени 4700, но при этапировании ее у меня изъяли.
Ирина писала мне постоянно, я получал от нее письма почти каждый день и всегда не менее, чем на двух листах, а бывало и на двенадцати. Я отвечал обычно на одном листе. Мы в то время ожидали принятия нового уголовного кодекса и думали, что, может, и нам сбавят срок. Я ей написал, что я ее буду ждать, и если мне сбавят срок, то мы с ней встретимся. Она обещала во что бы то ни стало встретиться со мной на свиданке...
Не знаю точно когда, но в этот же период я познакомился с Давидом Мазуром. Давид был убежденный марксист, и ему, очевидно, казались "пикантными" и необычными мои философские интересы. Наверное, ему рассказали о моей дружбе с Врангелем, и он, видимо, поэтому, считал меня выходцем из белоэмиграции. Об этом я догадался значительно позже. В это время мне просто были интересны новые люди и новые воззрения.
В тот период я старался понять, что же такое "Я". При всяких хирургических операциях удаляются разные органы человека, однако, человек не перестает от этого быть личностью. В мозгу остаются разные жизненные отпечатки, но, тем не менее, несмотря на возрастание информации, личность человека непрерывна. Я представлял себе, что в коре головного мозга тоже есть область, куда стекается вся информация, а в этой области тоже есть центросильное ядро. В конце концов, я пришел к мысли, что "Я" - это какой-то атом. Отсюда было недалеко до мысли о возможной трансмиграции этого атома в другие тела, следовательно, и возможность перевоплощения. Поэтому впоследствии мне так легко было принять идеи индуизма.
Я выписывал очень много литературы из магазина "Академкниги", проспекты книг были в лагерных библиотеках. Вначале я выписал Роя Моноронджона "Индийская философия", а потом и более капитальный труд Гадхакришнана "История индийской философии" в двух томах. Попалась мне "Артхашастра" Каутильи, "Дао дэ дзин" Лао Цзы, "Дхаммапада и Законы Ману" и много других книг по Востоку.
Ближе к весне я попал на лагерное отделение, где заключенные почти не работали. В этом лагере Давид Мазур познакомил меня с Шифриным Авраамом, тоже евреем. Давид сказал, что есть здесь человек, который "работает на той же волне интересов", что и я. Авраам рассказал, что на последнем лагпункте-больнице был доктор, некто Зубчинский, который познакомил группу его товарищей с теософским учением Елены Блаватской, давал им читать ее труд "Тайная доктрина". Зубчинский был белоэмигрантом из Манчьжурии, Он-то и являлся учителем Гены Кучмы, который познакомил меня с теософским учением. Еще в Омске. Некоторых друзей Авраама Зубчинский посвятил в тайные науки магии. Авраам упомянул Феликса Красавина, Гену Черепова, Колю Батистинова, Рякушина
У него был конспект "Космогонической терапии Розенкрейцеров" Генделя с очень многими схемами и строения мира. Я жадно все это воспринимал, тем более, что уже был подготовлен. Мне тогда казалось, что я нашел духовную чистоту в последней инстанции. Сам Авраам (его тогда все звали Ибрагим, видимо, из-за боязни антисемитизма он подделывался под кавказца) был некогда юристом. Жил он в бараке, с литовцами. Литовцы, под бараком делали подкоп, при помощи воздушных мехов вдували туда свежий воздух, а землю рассыпали даже на чердаке. Подкоп они сделали длиной более 60 м, вышли на поверхность земли за запреткой, но утром это отверстие обнаружила собака-овчарка, подкоп весь перекопали и обрушили. Литовцев таскали на следствие, и, кажется, кое-кого судили
Предыдущая глава Оглавление Следующая глава