Владимир Воробьёв. Поздний реабилитанс
Особо режимный тогда только организовывался, при мне надели полосатую одежду только на верующих, которые жили в отдельном бараке. Здесь не полагалось ни посылок, ни бандеролей. Мне удалось пронести карманные часы, которые я обменял на сахар, да у меня было еще килограммов восемь сала. Все это я разделил на маленькие порции. Надо было как-то выжить. Правда, за кухней у нас следили сами заключенные, и питание было сносным. Даже мясо было по порциям.
И тут мы работали в столярке. На токарных станках точили шахматные фигурки. Меня поставили в цех по изготовлению шахматных коробок. Вместе с моим учителем по столярному делу мы изготовили вайму, в которой приготавливалось сразу шесть коробок. Процесс стал конвейерным.
При приезде в лагерь я встретился со своим однодельцем по второму лагерному сроку Петром Влащиком. Мы встретились впервые за 10 лет, прошедших после суда. И, несмотря на то, что были в разных бригадах, стали встречаться каждый день, Я показал ему свою коллекцию марок, у него была коллекция товарных этикеток: альбом советских и еще три или четыре альбома иностранных. В лагере некоторые заключенные получали посылки из-за границы, и Петр выпрашивал у них этикетки. Даже по ним было видно качественное превосходство заграничных товаров. Кроме того, Петя выписывал долгоиграющие пластинки с классической музыкой, которой он увлекался всю жизнь. У него был свой проигрыватель, и мы часто слушали произведения Чайковского, Вагнера, Шопена, Мендельсона, Моцарта, Баха, Генделя, Берлиоза и многих других. К нам приходили любители классики, и мы все вместе наслаждались ею. По сути дела, Петр и приохотил меня к ней, позднее я сам выписал несколько пластинок. Влащик уже заканчивал свой срок, вскоре он освободился, и мы постоянно переписывались с ним, он звал меня к себе - на Кавказ - жить, но нам так я не довелось повстречаться. После освобождения я думал сначала побывать на родине, а потом поехать к нему, но вскоре получил от его жены известие, что по пути на работу Петра сбил на грузовике пьяный шофер, и он умер.
Здесь же я встретился с Валентином Митрейкиным, сыном, как он говорил, поэта Митрейкина. У него была кое-какая йогическая литература, которую ему присылала мать. Я ему давал на прочтение "Махабхарту" Б.Л.Смирнова. Он и сам сочинял стихи, но в то время у него уже угасал интерес к йоге, и он говорил, "Если бы эта Махабхарта попалась мне хоть год назад... Ему казалось, что он изучил уже на практике все ступени йоги до самой последней и не добился ничего интересного. Но это было только его воображением. Скорее всего, этот интерес поддерживала в нем его мать. Сам же он был скорее чувственным человеком и очень страдал в заключении, не имея возможности утолять свои страсти.
В этом лагере я пробыл всего полгода. За хорошие производственные показатели нас, человек двадцать, вновь перевели на строгий режим, и я вновь попал на 07 лаготделение. В то время для нашей статьи были только строгий и особо строгий режимы.
Предыдущая глава Оглавление Следующая глава