Л.И.Бородкин, С.Эртц. Структура и стимулирование принудительного труда в ГУЛАГе: Норильлаг, конец 30х - начало 50х гг.

Характер принудительного труда миллионов заключенных в системе исправительно-трудовых лагерей ГУЛАГа НКВД/МВД до сих пор остается мало изученным. Существует, правда, ряд обзорных работ, освещающих этапы становления ГУЛАГа как системы, его административные структуры, а также трактующих юридические аспекты применения принудительного труда в советских лагерях . (См. См., напр.: Джекобсон М., Смирнов М.Б. Система мест заключения в РСФСР и СССР. 1917—1930 гг. // Система исправительно-трудовых лагерей в СССР. Справочник. М., 1998. С. 10—24; Смирнов М.Б., Сигачев С.П., Шкапов Д.В. Система мест заключения в СССР. 1929—1960 гг. Там же. С. 25—74; Хлевнюк О.В. Принудительный труд в экономике СССР, 1929—1941 гг. // Свободная мысль. 1992. № 13. С. 73—84; Кокурин А., Моруков Ю. ГУЛАГ: Структура и кадры // Свободная мысль. 1999. № 8. С. 109—128; Рассказов Л.П., Упоров И.В. Использование и правовое регулирование труда осужденных в российской истории. Краснодар. 1998 г.; ГУЛАГ (Главное управление лагерей. 1917-1960. Составители А.И.Кокурин, Н.В.Петров. М., 2000.)

Однако, конкретные способы организации и использования труда заключенных, механизмы управления им (включая методы мотивации и наказания), сочетания труда заключенных и вольнонаемных работников практически еще не являлись предметами отдельного изучения. Можно сказать, что исследование этой сложной системы велось в основном с позиций институционального подхода, на макроуровне. Думается, что этот подход должен сочетаться с микроанализом данных об использовании принудительного труда на крупных экономических объектах ГУЛАГа.

В данной статье в качестве отдельного лагерного комплекса рассматривается Норильский исправительно-трудовой лагерь (Норильлаг), имевший четко выраженную экономическую функцию, с одной стороны, и сравнительно широкий производственный профиль, с другой. Отметим, что Норильлаг, — один из крупнейших объектов ГУЛАГа, — имел ряд особенностей и не являлся «усредненным», типичным лагерем. Об этом подробно говорится в статье С.Эртца, представленной в настоящем издании.

Проведение серии подобных исследований позволит создать более полную картину принудительного труда в СССР 30-х — 50-х гг.

Существенно, что в 1990-х гг. исследователям стал доступен большой массив рассекреченных архивных материалов о различных аспектах становления и развития Норильлага. Наряду с ведомственной документацией ГУЛАГа, хранящейся преимущественно в фондах ГА РФ, мы используем также воспоминания бывших заключенных Норильлага. В первом разделе статьи дается краткая характеристика Норильского никелевого комбината, второй раздел посвящен анализу динамики и структуры рабочей силы в Норильлаге, в третьем разделе рассмотрены вопросы регулирования рабочего времени заключенных Норильлаге, в четвертом — методы стимулирования их труда. Пятый раздел характеризует труд в норильских лагерях через призму воспоминаний бывших заключенных.

1. Норильский никелевый комбинат и Норильлаг

Норильский исправительно-трудовой лагерь (Норильлаг) существовал с 1935 по 1956 гг. Его основной задачей было обеспечение рабочей силой разработок богатейших медно-никелевых руд Норильского района, строительства и обслуживания крупного горно-металлургического комбината, строительства «с нуля» города Норильска, а также освоения всего Норильского промышленного района. Административной структурой, в рамках которой должны были проводиться все эти работы, являлся комбинат. К моменту принятия решения о создании Норильлага вопрос о том, способен ли ГУЛАГ технически к самостоятельному осуществлению подобных сложных хозяйственных задач, практически был решен. В 1935 г. был пройден уже этап становления административной структуры системы лагерей и определения экономических функций последних (Подробнее про историю создания Норильского лагеря и комбината см. статью С. Эртца в данном сборнике: Эртц Э. Строительство Норильского комбината с 1935 по 1938 гг.: становление крупного объекта экономической системы ГУЛАГа.). Соответственно, в Норильске применялась уже неоднократно испытанная до этого момента модель крупных лагерных комплексов, основанных на использовании труда десятков тысяч заключенных, собранных для обеспечения рабочей силой крупных строительных и производственных проектов. Эта модель масштабного и целенаправленного использования принудительного труда, сформировавшаяся в первой половине 1930-х гг., в последующие годы и вплоть до смерти Сталина не подвергалась существенным изменениям.

Специфика Норильского лагеря определялась во многом стратегическим значением связанного с ним производства. Поскольку советская экономика в то время была еще далека от того, чтобы удовлетворять свои нужды в никеле на основе собственных ресурсов, руководство СССР к середине 1930-х годов стало уделять особое внимание развитию никелевой промышленности в стране. На заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 13 мая 1935 г. было принято решение «в целях развития в максимально короткий срок советской никелевой промышленности» приступить к форсированному строительству двух никелевых заводов мощностью по 10.000 т. никеля в год с пуском их в эксплуатацию в 1938 г. — одного из них в Орске (назван позже «Ютуралникель»), другого в Монча-Тундре («Североникель») (Российский государственный архив социально-политической истории (далее: РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 3. Д. 963. Л. 15.) . Практически одновременно было решено построить в Норильске третий никелевый комбинат такой же мощности и так же с предусматриваемым пуском в 1938 г. Однако, в отличие от двух остальных объектов, это строительство было с самого начала возложено на ГУЛАГ НКВД, что означало, что на нем в основном должна была быть использована рабочая сила заключенных (Постановление СНК СССР № 1275-198сс. от 23-го июня 1935 г.) . Таким образом, Норильский комбинат был предусмотрен как один из трех крупных производителей никеля в СССР. Однако все три запланированных в 1935 г. крупных никелевых комбината достигли своей проектной мощности не в 1938 г., а (по различным причинам) гораздо позже. Свою роль здесь играли, особенно в случае Норильска, значительные проблемы и затяжки при разворачивании производственной деятельности (См.: Эртц С. Указ. соч.), а также ход событий Второй мировой войны — так, например, комбинат «Североникель» в начале войны эвакуировался, а восстановлен был только в 1943 г.(Позняков В.Я.: Североникель. Страницы истории комбината «Североникель», М., 1999. С. 84-93.) . В силу этих обстоятельств в годы войны Норильский комбинат из-за своего расположения в глубоком тылу приобрел особо приоритетный статус, и были приняты большие усилия, чтобы расширять в Норильске начинавшийся в 1942 г. выпуск никеля. Хотя намеченные показатели производительности были достигнуты с большим опозданием по сравнению с планом, Норильский комбинат уже в 1940-е годы занимал центральное место в никелевой промышленности страны и в дальнейшем стремительно расширял объемы своей продукции. Его доля в выпуске никеля в стране была весьма существенной, что отражается, например, в цифрах продукции никеля в СССР за 1954 г. — сразу после передачи Норильского комбината из МВД в зону ответственности гражданского ведомства — «Главникелькобальта» Министерства цветной металлургии СССР, но еще перед ликвидацией Норильлага, которая произошла только в 1956 г.(см. Таблицу 1):

Таблица 1. Объемы производства никеля на комбинатах Минцветмет СССР в 1954 г.

.Источник: Российский государственный архив экономики (далее: РГАЭ). Ф. 9022. Оп. 1. Д. 1703. Л. 1об, 112.

Но Норильский комбинат имел намного большее значение для советской никелевой промышленности, нежели уральский и мончегорский заводы: уже в середине 1930-х гг. стало известно, что норильские никелевые месторождения являются чрезвычайно богатыми. По данным 1939 г., выявленные запасы никеля в рудах в тот момент составляли 1.436 тыс. т. (около половины запаса СССР). Это означало, что открытием норильских запасов никеля на долгий срок обеспечивалось снабжение советской промышленности этим металлом. «Мировое значение» (Государственный архив Российской Федерации (далее: ГАРФ). Ф. 9414. Оп. 1. Д. 29. Л. 52.) придавалось также запасам других редких металлов, которые, как правило, содержатся в никелевых рудах, в т.ч. меди, кобальта, а также платиноидов.

Таким образом, экономическое значение норильского промышленного района заключалось прежде всего в наличии там богатейших, стратегически важных запасов полезных ископаемых, открывающих долгосрочные перспективы для их эксплуатации — правда, при экстремальных климато-географических условиях. Понятно, что в силу этих причин Норильский ИТЛ, которому выпала задача обеспечения комбината большей частью рабочей силы на протяжении первых 20 лет его строительства и существования, с самого момента его создания принадлежал к приоритетным лагерям в системе ГУЛАГа НКВД/МВД. Эта приоритетность отражалась, например, в особом ведомственном подчинении Норильлага (в 1935 г. он был создан как один из немногих лагерей центрального подчинения начальнику ГУЛАГа и только в 1941 г. был подчинен новому производственному главку НКВД: ГУЛГМП — Главному Управлению лагерей горно-металлургических предприятий), а также в ряде конкретных показателей, которыми Норильлаг отличался от других лагерей, как будет показано ниже.

Отметим, что кроме Норильлага, в Норильске с 1948 по 1953 г. существовал еще один лагерный комплекс: Особый Лагерь МВД № 2 или «Горный Лагерь» (Горлаг). Он был организован на базе пяти лагерных отделений Норильлага и входил в состав Особых лагерей МВД, созданных на базе приказа № 00219 МВД от 28. февраля 1948 г. Хотя заключенные Горного лагеря также работали для Норильского комбината и тем самым тоже представляли собой составную часть его трудового ресурса, этот лагерь имел свой собственный административный статус и свою характеристику, присущую всем Особым лагерям — например, более строгие условия режима и трудовое использование заключенных преимущественно на тяжелых физических работах. Поэтому в данной работе не рассматривается специфика труда в Горном лагере (хотя в некоторых случаях — специально оговариваемых — мы будем привлекать данные о Горлаге для характеристики трудового контингента Норильского комбината).

2. Динамика и структура рабочей силы в Норильлаге

2.1.Численность

Архивные фонды ГУЛАГа и ГУЛГМП содержат большие массивы статистического материала, который позволяет восстановить в деталях структуру и динамику рабочей силы Норильлага (ГАРФ. ФФ. 9414 (ГУЛАГ); 8361 (ГУЛГМП).) . Точнее, мы имеем статистические данные двух категорий. Во-первых, это показатели учетно-распределительного отдела (УРО) ГУЛАГа. Здесь собраны регулярные отчеты об абсолютной численности заключенных во всех лагерях, в т.ч. и Норильского. Во-вторых, это отчеты самого Норильского комбината о наличии и использовании его контингентов рабочей силы — заключенных и вольнонаемных работников. Хотя эти отчеты имеются не для всего периода существования Норильлага (они охватывают 1936-38 и 1941-1949 гг.), их содержание имеет наибольшую ценность для раскрытия нашей темы, так что мы преимущественно будем пользоваться ими.

Рассмотрим вначале динамику численности заключенных Норильлага за весь период его существования (см. Рисунок 1, построенный по данным УРО).

Рисунок 1

Численность заключенных в норильских дагерях, 1935-1956 гг. (списочный состав на 1-ое число первого месяца каждого квартала)

Источники: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 174. Л. 7. Д. 1155. ЛЛ. 20, 54об., 55. Д. 1160. Л. 4. Д. 2784. Л.18. Оп. 1д. Д. 358. ЛЛ. 1, 17, 29, 55. Д. 364. ЛЛ. 2, 19, 37, 54. Д. 370. ЛЛ. 24, 60. Д. 371. ЛЛ. 2, 29, 54, 70. Д. 379. ЛЛ. 15, 92об. Д. 390. ЛЛ. 2, 47, 85. 129. Д. 424. ЛЛ. 8, 58, 114, 165. Д. 442. Л. 1, 45, 88, 130. Д. 455. Л. 8. Д. 466. ЛЛ. 10, 57об., 103об., 146об. Д. 472. ЛЛ. 2об., 17об., 18об., 42об., 64об. Д. 479. ЛЛ. 3об., 27об., 51об., 75об. Д. 485. ЛЛ. 3об., 21об, 25об., 40 об., 58 об., 78. Д. 495. ЛЛ. 2об., 21об., 39об., 57об. Д. 500. ЛЛ. 2об., 31об., 46об., 58об. Д. 502. ЛЛ. 1, 4, 7, 10. Д. 506. ЛЛ. 15об., 47об., 48об., 73об., 74об., 110об. Д. 508. Л. 4. Д. 511. ЛЛ. 8об. 67об. 124об., 150об. Д. 513. ЛЛ. 3об., 39об., 70об.

* Примечание: Хотя в нашу задачу не входило изучение рабочей силы Горного лагеря, рис.1 включает также динамику численности заключенных данного норильского лагеря. Это объясняется тем, что, хотя заключенные Горного лагеря и Норильлага работали в различных лагерных структурах и отделениях, они, тем не менее, обслуживали один и тот же экономический объект. Поэтому, если не брать в расчет заключенных Горного лагеря, динамика трудового ресурса комбината в конце 40-х - начале 50-х гг. будет отражена не в полной мере.

Отметим прежде всего два аспекта динамики численности всех заключенных, которые в рассматриваемом периоде находились в Норильске. Во-первых, как следует из Рис.1, эта динамика подвержена сезонным колебаниям — увеличение числа заключенных происходило всегда в летний период, когда осуществлялся привоз новых заключенных (В основном, заключенные доставлялись в Норильск вниз по Енисею из Красноярска, где находилось транзитное лагерное отделение Норильлага.), а в остальное время года имело место уменьшение контингента (за счет освобождения, смертности, перевода в другие места заключения и т.д.). Во-вторых, что более существенно, численность заключенных вплоть до конца 1950-го г. практически постоянно и стремительно возрастает. Есть только два года, 1937 и 1944 гг., в течение которых этот показатель не повышался, а слегка снизился, — что не помешало, впрочем, постепенному превращению Норильлага в один из крупнейших лагерных комплексов ГУЛАГа. Абсолютный пик числа узников был достигнут к началу 1951 г., когда Норильлаг содержал почти 73.000 заключенных в 24 лагерных отделениях, 23 отдельных и обыкновенных лагерных пунктах и 6 прочих подразделениях (Данные на 1 октября 1951 г. ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 461. Л. 53.). Кроме того, еще 19.000 заключенных находились в это время в Горном лагере.

Следует отметить, что описанная динамика численности заключенных в Норильске имеет существенные отличия в сравнении с динамикой того же показателя по ГУЛАГу в целом, как показано на Рисунке 2.

Рисунок 2

Сравнение численности заключенных по Норильскому ИТЛ (включая Горный лагерь) с численностью заключенных во всех лагерях и колониях НКВД/МВД (списочный состав на 1-е число каждого года)

Источники: По Норильску см. источники к Рис. 1. По остальным лагерям и колониям: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1155. Лл. 1а, 2. Данные за период с 1949 по 1954 гг. см.: Земсков В.Н. ГУЛАГ (историко-социологический аспект) // Социологические исследования. №6, 1991. С.11; №7, 1991. С. 12. Данные по лагерям за 1954 г. взяты на 1 апреля.

* Примечание: До 1934 г. колонии не находились в подчинении НКВД СССР, а подчинялись республиканским НКВД. Поэтому данные о заключенных, находившихся в колониях, за период до 1934 г. здесь не приводятся.

Колебания численности узников по всему ГУЛАГу объясняются влиянием различных факторов. Ростом их числа сопровождались, например, массовые репрессии в конце 1930-х гг., ужесточение пенитенциарной политики к середине 1947 г., а также появление новых категорий заключенных в результате Второй мировой войны. Причинами абсолютного уменьшения лагерных контингентов стали досрочные освобождения некоторых групп заключенных и их отправка на фронт во время войны, повышенная смертность заключенных из-за недостаточного снабжения продуктами и более интенсивной работы в тот же период, а также амнистии, например в 1945 и 1953 гг. В контексте данной работы важно, что в то время как результирующая из указанных разнонаправленных процессов динамика численности заключенных – и одновременно рабочей силы – в той или иной мере отражалась в большинстве исправительно-трудовых лагерей, Норильлаг отличался устойчивым ростом численности контингента, отчасти независимым от соответствующей «конъюнктуры» лагерной системы в общем. Поэтому можно констатировать, что Норильский лагерь — и тем самым комбинат — были обеспечены рабочей силой заключенных в первую очередь соответственно их потребности в ней (Некоторым исключением в этом плане являлись лишь 1942-43 гг., когда реальное обеспечение комбината рабочей силой заключенных значительно отставало от предусмотренных планами цифр — см. ниже, рис. 4.). Этот фактор, видимо, преобладал над общими тенденциями и сдвигами в динамике контингента ГУЛАГа, подчеркивая особую значимость экономической функции Норильлага. При этом доли «политических» и уголовников/бытовиков в общем контингенте заключенных Норильлага менялись в соответствии с указанными выше причинами, приближаясь в среднем к соотношению 50:50. Так, на 1.10.1949 среди з/к, работавших на комбинате, политзаключенные составляли 53% (Биргер В.С. Обзор структуры квартальных отчетов о составе заключенных Норильлага и Горлага на 1.10.49 г. // Норильская Голгофа. Красноярск, 2002. С.145. По мнению автора, в целом через норильские лагеря прошло больше «неполитических» заключенных, нежели политических, т.к. сроки осуждения у первых были обычно поменьше, «оборачиваемость» выше. Всего же за период существования Норильлага с 1935 по 1957 гг. через него прошли более 275 тыс. (по некоторым оценкам — более 300 тыс.) заключенных. См. статьи А.С.Ильина и В.К.Зберовского в сборнике: Норильская Голгофа. Красноярск, 2002.).

2.2. Смертность среди заключенных

При оценке статуса и особенностей Норильлага по сравнению с другими лагерями НКВД, важнейшую роль играет вопрос об условиях жизни и труда заключенных, напрямую связанный с экономической функцией лагеря, ибо в этом вопросе отражается отношение ответственных административных структур к одному из важнейших ресурсов, имевшихся в их распоряжении: к рабочей силе (Очевидное возражение - «если рабочая сила практически ничего не стоит, зачем о ней заботиться» - в данном случае вряд ли можно считать оправданным; достаточно принять во внимание хотя бы трудности транспортировки заключенных в район Норильска и острую потребность оборонной промышленности в продукции комбината.). Одним из наиболее наглядных индикаторов состояния этого вопроса является уровень смертности среди заключенных. Для адекватной его оценки необходимо привлечь соответствующие сравнительные данные. Безусловно, такими в наших целях могут являться только данные по смертности заключенных ГУЛАГа в целом или его подсистем (Сравнение уровня смертности в Норильлаге с показателем смертности по всей стране не было бы адекватным, так как заключенные представляли собой «демографически смещенную» группу населения. Так, мало представлены среди них были пожилые люди (группа с повышенным уровнем смертности).). Рис.3 содержит динамику среднегодовых показателей смертности в Норильлаге, а также в лагерях с подобным производственным профилем, которые были объединены в уже упомянутом производственном главке НКВД (ГУЛГМП), и, наконец, во всех исправительно-трудовых лагерях ГУЛАГа. Источником этих данных является статистика заболеваемости и смертности заключенных, которую собирал санитарный отдел ГУЛАГа.

Рисунок 3

Сопоставление динамики смертности среди заключенных по всем лагерям НКВД, по лагерям ГУЛГМП и по Норильлагу (% умерших от среднегодового состава)

Источники: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 2740. ЛЛ. 34, 43, 49, 62, 85. Д. 2784. ЛЛ. 7—10, 26. Д. 2788. ЛЛ. 3, 6, 9, 11, 15, 17, 19, 24, 27, 30, 33, 34. Д. 2796. ЛЛ. 97, 102об.—103, 114об., 128, 141, 247. Д. 2804. ЛЛ. 2об.—3, 39. Д. 2817. ЛЛ. 2, 11, 21, 30, 39, 48. Д. 2821. ЛЛ. 31об., 118об. Д. 2822. ЛЛ. 61об.—62, 126об.—127. 2883. ЛЛ. 114, 116.

Примечания:

* Данные по смертности за 1948 г. и последующие годы для Норильлага еще не выявлены.

** Смертность в Норильлаге с середины 1945 г. уменьшалась не настолько быстро, как в среднем во всех лагерях, в силу того, что с этого момента в Норильлаге появились каторжане. Их доля среди всего контингента заключенных составляла: в среднем за 1945 год: 6%, за 1946 г.: 18%, за 1947 г.: 23%. Таким образом, эта доля в 1946-47 гг. была существенно выше, чем в других лагерях. Смертность среди каторжан в Норильлаге, которые, в соответствии с инструкциями МВД, содержались на усиленном режиме, получали уменьшенный паек и использовались преимущественно на тяжелых физических работах (См. ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 77. Л. 55—56.) , значительно превышала смертность среди большинства остальных заключенных, которые находились в лагерных отделениях общего режима. Она составляла в 1945 г. 14,9%, в 1946 г. 7,8% и в 1947 г. 5,6%, тем самым приводя к повышению общего показателя смертности заключенных Норильлага. См. ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 2804. Л. 42. Д. 2817. ЛЛ. 8об., 17, 27, 36, 45, 54. Д. 2821. ЛЛ. 31об., 118об. Д. 2822. ЛЛ. 61об.—62, 126об.—127.

*** Показатель смертности по лагерям ГУЛГМП включает, соответственно, и данные по Норильлагу.

Как следует из сопоставления графиков динамики на рис.3, в Норильлаге уровень смертности почти на всем рассматриваемом периоде был значительно ниже, чем в среднем во всех исправительно-трудовых лагерях ГУЛАГа, а также чем в других лагерях «профильного» главка ГУЛГМП. Проблемы военного времени, когда, прежде всего в силу резкого ухудшения снабжения заключенных продуктами и падения уровня медицинских и санитарных служб в лагерях, наблюдался катастрофический рост смертности заключенных ГУЛАГа, проявились в Норильлаге в сравнительно умеренной форме. В 1942-1943 гг., когда уровень смертности по всем лагерям составил, соответственно, 24,9% и 22,4% — что означает, что в течение года умирала почти четвертая часть всего лагерного населения (!) — этот показатель в Норильске был в несколько раз ниже (4,2% и 7,2%, соответственно).

Эти цифры имеют выраженный экономический аспект. Относительно низкая смертность заключенных свидетельствует об относительно хорошем их физическом состоянии, в поддержке которого администрация была заинтересована в целях выполнения плановых заданий. Об этом говорит и практика регулирования использования труда заключенных в зависимости от состояния их здоровья. Так, в ГАРФе имеется текст лекции, написанной для внутреннего пользования начальником ГУЛАГа В.Г. Наседкиным, фрагмент которой воспроизводится ниже:

«По окончании карантина врачебно-трудкомиссиями производится установление заключенным категорий физического труда.

Физически здоровым заключенным устанавливается первая категория трудоспособности, допускающая их использование на тяжелых физических работах.

Заключенные, имеющие незначительные физические недостатки (пониженную упитанность (Здесь и далее: вычеркивания в документе. Поскольку в этом документе много ручных вычеркиваний подобного характера, можно предположить, что они сделаны в целях упрощения текста при чтении лекции.), неорганического характера функциональные расстройства), относятся ко второй категории трудоспособности и используются на работах средней тяжести.

Заключенные, имеющие явно выраженные физические недостатки и заболевания, как то: декомпенсированный порок сердца, хроническое заболевание почек, печени и других органов, однако, не вызывающие глубоких расстройств организма, относятся к третьей категории трудоспособности и используются на легких физических работах и работах индивидуального физического труда.

Заключенные, имеющие тяжелые физические недостатки, исключающие возможность их трудового использования, относятся к четвертой категории — категории инвалидов.

(...)

Отсюда все рабочие процессы, характерные для производительного профиля того или иного лагеря, разбиты по степени тяжести на: тяжелые, средние и легкие...»
(ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 77. Л. 26—27. Датировка документа: 1945 или 1946 г., но в любом случае не позже 21.02.1947 г. — см. Л. 1.)

Отметим в этой связи, что ввиду экстремальных климатических условий Заполярья, медицинский осмотр и отбор заключенных, подлежащих отправке в Норильск, производились не после прибытия в лагерь, а до того, в местах их отправления. При этом отправке не подлежали те узники, которые оценивались как неспособные к длительному пребыванию и труду за полярным кругом, в соответствии с инструкцией «для медицинского отбора и направления заключенных в Норильлаг из ОИТК и лагерей в 1941 году», утвержденной начальником Комбината и лагеря ст. лейт. ГБ А.А.Панюковым и составленной на основе приказа НКВД СССР № 0203 от 22 мая 1940 г. с учетом основных условий работы на Крайнем Севере. По инструкции направлению в Норильлаг подлежали «заключенные годные к тяжелому и среднему физическому труду и заключенные специалисты из административного техперсонала годные к легкому физическому труду», в возрасте от 20 до 50 лет. Инструкция содержала список из 44 болезней, наличие которых препятствовало отправке з/к в Норильлаг. О процедуре медосмотра при отправке в Норильлаг имеются свидетельства в воспоминаниях бывших заключенных (См. напр.: Торвин С.С. Воспоминания // Архив Московского Научно-информационного и просветительского центра «Мемориал» (далее: Московский Архив «Мемориал»). Ф. 2. Оп. 2. Д. 92. Л. 90.; Семакин Н. (Воспоминания; без названия). Там же. Ф. 2. Оп. 3. Д. 58. — Н.Семакин был осмотрен, но не отправлен в Норильск по медицинским причинам; Ассанов И. Жизнь и судьба Митрофана Петровича Рубеко. «Норильский Мемориал». Вып. 4. Октябрь 1998 г. Без места изд. С. 11.). Из сравнительных данных о физическом состоянии заключенных Норильлага следует, что заключенные, способные только к легкому физическому труду, а также инвалиды, в Норильлаге находились действительно в незначительном количестве. При этом доля этих групп в общем контингенте заключенных ГУЛАГа всегда была достаточно велика — в 1942 г., например, она составляла около одной трети всего контингента (См. ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1д. Д. 370. Л. 90.  ) .

Однако отбор здоровых заключенных не был единственной причиной относительно невысокого уровня смертности среди заключенных Норильлага. Определенную роль сыграли конкретные жизненные условия, в которых находились заключенные в течение всего (как правило, долгого) срока их пребывания в лагере. Об этом говорят многочисленные личные свидетельства бывших заключенных Норильлага, отмечающих, что эти условия (преимущественно это касается питания) в Норильлаге были, естественно, очень тяжелыми, но все-таки несколько лучше, чем в большинстве других исправительно-трудовых лагерей ГУЛАГа (См., напр.: Рубинштейн С.И. Из воспоминаний // Книга памяти. Ред. Кириллов В.М. (изд. Нижнетагильским об-вом «Мемориал»). Екатеринбург, 1994. С. 188.; Керсновская Е. Сколько стоит человек, т. IV. М., 2001. С. 219.; Куц В. Поединок с судьбой. Издание II, дополненное. М., 1999, С. 149; Торвин С.С. Указ. соч. Л. 124.; Одолинская Н.Ф. «Советские каторжники» (воспоминания). Московский Архив «Мемориал». Ф. 2. Оп. 2. Д. 66. Л. 30.; Антипова А. Национальность: заключенный // «Норильский Мемориал». Выпуск 3. Октябрь 1996 г. Без места изд. С. 14.). Впрочем, в воспоминаниях бывших заключенных Норильлага есть и высказывания другого рода. Так, А.А.Гаевский, описывая эпидемию дизентерии в жилых бараках Норильлага осенью 1939 г., пишет: «С наступлением холодов умирать стали как мухи. Покойников не успевали вывозить, гробов не хватало… Людей экономить не было нужды, их в летнюю навигацию завозили достаточно, с учётом большой смертности» (См. воспоминания А.А.Гаевского, размещенные на сайте красноярского Общества «Мемориал» (HTTPS://memorial.krsk.ru/memuar/mgaew.htm)).

2.3. Общая структура трудовых ресурсов Норильского комбината и их использование (в/н и з/к)

Рассмотрим структуру рабочей силы Норильского комбината в конце 30х - начале 50х гг. Как и в случае других подобных объектов, Норильский комбинат и исправительно-трудовой лагерь представляли собой смешанную административную структуру. Начальник комбината одновременно являлся и начальником лагеря, и хотя лагерь в 1938 г. был выделен из тогдашнего строительства на самостоятельный баланс , он получил свой собственный бюджет только в 1950 г . Фактически в 1930-е и 1940-е гг., рассмотрением которых мы в этой части работы из-за отсутствия статистического материала для последующих лет будем ограничиваться, норильский лагерь можно считать составной частью комбината. Мало того, что о деятельности Норильлага в отчетах комбината докладывается в том же порядке, как и о различных секторах производственной деятельности последнего (добыча руды, металлургия и т.п.); рабочая сила заключенных лагеря фигурирует там практически как собственный ресурс комбината.

Для заключенных каждого лагеря в системе ГУЛАГа существовала стандартная система учета узников по признаку их трудового использования, введенная в 1935 г (Директива № 664871 начальника ГУЛАГа от 11. марта 1935 г. См.: Кокурин А.И., Петров Н.В., Моруков Ю. Указ. соч. С. 116—117. ) . Все работающие заключенные делились на две группы. Основной трудовой контингент, который выполнял производственные, строительные или прочие задачи данного лагеря, составлял группу «А». Помимо него, определенная группа заключенных всегда была занята работами, возникающими внутри лагеря или лагерной администрации. Этот, в основном административно-управленческий и обслуживающий персонал, причислялся к группе «Б». Неработающие заключенные также делились на две категории: группа «В» включала в себя тех, кто не работал по причине болезни, а все остальные неработающие, соответственно, объединялись в группу «Г». Данная группа представлялась самой неоднородной: часть этих заключенных только временно не работали по внешним обстоятельствам — из-за их нахождения на этапе или в карантине, из-за непредоставления работы со стороны лагерной администрации, из-за внутрилагерной переброски рабочей силы и т.п., — но к ней также следовало причислять «отказчиков» и узников, содержащихся в изоляторах и карцерах.

Само собой разумеется, что с чисто экономической, производственной точки зрения пользу приносили только заключенные группы «А». Поэтому, если исходить из того, что и центральный аппарат ГУЛАГа, и отдельные лагерные администрации в определенной мере действовали, руководствуясь экономической целесообразностью, необходимостью выполнения плановых заданий, можно допустить у них заинтересованность в максимизации численности группы «А», и, соответственно, минимизации всех остальных групп. Мы далеки от того, чтобы утверждать, что реально проводившаяся политика ГУЛАГа по трудовому использованию узников соответствовала такой рационально-экономической модели. Реалии обращения с заключенными — плохое снабжение и содержание, крайне изнурительный труд, а также нередко неумелое управление работами — широко известны. Поэтому не удивляет, что по ГУЛАГу в целом число больных, неработающих заключенных (группа «В») постоянно находилось на весьма высоком уровне, а доля группы «А», наоборот, редко достигала больше 70%-75% всего лагерного контингента. Однако такие данные сводного типа не отражают значительных различий в соотношении численности указанных групп при переходе на уровень различных подсистем ГУЛАГа. Так, из таблицы 2 следует, что в течение 1940-х гг. доля заключенных Норильлага, отнесенных к группе «А», составляла свыше 80%, а численность больных, неработающих заключенных — за исключением 1942—1943 гг., трудных военных лет — не превышала 10%. Относительно низкая численность группы «А» в 1936-37 гг. объясняется, как видно, не повышенной заболеваемостью, а сравнительно большой частью узников, которые работали в лагерных структурах (группа «Б»). Это наблюдение объясняется прежде всего невысокой общей численностью заключенных в Норильске в те годы, а также начальной стадией, в которой тогда находилось строительство комбината.

Таблица 2

Трудовое использование заключенных Норильлага в 1936—1949 гг. (за весь год в процентах от общей суммы чел./дней всего контингента)

Источники: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1д. Д. 854. ЛЛ. 55–57. Д. 968. Л. 83. Д. 969. ЛЛ. 10, 93. Д. 1118. ЛЛ. 83–85. Ф. 8361. Д. 11. Л. 31. Д. 40. Л. 79. Д. 56. Л. 69. Д. 71. Л. 55. Д. 95. Л. 19. Д. 101. Л. 35. Д. 125, Л. 152. Д. 155. Л. 135. Д. 174. Л. 97.

* Примечание: данные за 1939-1940 гг. не выявлены.

Среди перечисленных выше групп заключенных, нас в дальнейшем будет интересовать прежде всего группа «А», поскольку именно она включала заключенных, непосредственно использовавшихся в качестве рабочей силы на экономическом объекте, обслуживаемом Норильлагом. Более того, по характеру труда именно эту группу можно сопоставить с вольнонаемными работниками, которые тоже в немалом количестве были заняты на Норильском комбинате. Соотношение между ними и заключенными-работниками группы «А» в 1940-е гг. представлено на Рисунок 4.

Рисунок 4

Трудовой фонд комбината - численность вольнонаемного персонала и заключен-ных, работающих по группе «А» (среднесписочный годовой состав)

Источники: ГАРФ. Ф. 8361. Оп. 1. Д. 10. Л. 11. Д. 11. ЛЛ. 11, 27, 32. Д. 40. Л. 26. Д. 56. Л. 44—45. Д. 71. Л. 30. Д. 95. Л. 109. Д. 101. Л. 124—125. Д. 125. Л. 158. Д. 143. Л. 54. Д. 155. Л. 145. Д. 174. Л. 102.

Из динамики Рисунка 4 видно, что количество вольнонаемных (в/н) работников росло одновременно с ростом числа заключенных (з/к), работающих на объекте, причем темп роста числа в/н был выше: если в 1941 г. на комбинате работали 3.734 вольнонаемных и 16.532 заключенных, что соответствует отношению численности этих групп 1: 4,4, то к 1949 г. этот показатель уменьшился (в пользу вольнонаемных) до 1: 2,1 (20.930 в/н и 44.897 з/к). С одной стороны, из этого следует, что «вольный» труд на Норильском комбинате в течение 40-х гг. стал играть более важную роль. С другой стороны, относительность этого вывода становится очевидной при рассмотрении структуры контингента вольнонаемных работников в Норильске. Дело в том, что в самом начале строительства комбината число вольнонаемных было минимальным. В 1936 г., они во всех секторах (включая не только группу «А», но и управление, охрану, санитарную обслугу и т.п.) составляли 223 человек против 4552 заключенных, а в 1937 г. соответственно — 384 против 8658 (ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1д. Д. 854. Л. 78, 81. Д. 969. Л. 59—62.). Постепенный рост числа вольнонаемных в последующие годы в Норильске в основном происходил за счет освободившихся заключенных — причем разными путями. В 1940-е годы широко применялось прикрепление заключенных к комбинату даже после номинального отбытия их срока. В воспоминаниях бывших заключенных мы находим многократные описания такой практики: многих освободившихся заключенных, причем особенно политических, направили на «спецпоселение», так что они оказались на положении ссыльных. Им вручался паспорт или другой документ с указанием ограничения места жительства, а зачастую с запретом покинуть даже границы города Норильска (См., напр.: Винтенс Ф.И. Воспоминания (без названия). Московский Архив «Мемориал». Ф. 2. Оп. 2. Д. 11. Л. 37, 41.; Старовойтов А.Е. Воспоминания (без названия). Там же. Ф. 2. Оп. 1. Д. 115. Л. 43.; Керсновская Е. Указ. соч. С. 58, 220; Нумеров Н.В. Золотая звезда ГУЛАГа. М., 1999. С. 403. Сетко-Сеткевич Э. Боже, спаси душу мою // Воспоминания сибиряков. Варшава, 1990 г. (цитируется по: «Норильский Мемориал». Выпуск 3. Октябрь 1996 г. Без места изд. (перевод Биргер, В.С.). С. 11.).

Продлить пребывание в зоне Норильска могли и по-другому. Бывали, например, случаи, когда заключенному, незадолго до окончания его срока, практически без всяких разъяснений сообщалось о «втором сроке»(Нумеров Н.В. Указ. соч. С. 402—403.) .

Мотивом принятия подобных мер, безусловно, являлась высокая и постоянная потребность комбината в рабочей силе, особенно в годы войны, когда скорейшему налаживанию производства никеля придавалось огромное значение. На вольнонаемных работников комбината распространялась бронь, освобождающая их от призыва в Красную Армию (Керсновская Е. Указ. соч. С. 220.). Естественно, что и ходатайствам заключенных об их направлении на фронт, как правило, было отказано (Сагоян П.О. Воспоминания (без названия). Московский Архив «Мемориал». Ф. 2. Оп. 1. Д. 104. Л. 23.; Ассанов И. Указ. соч. С. 12.). Наоборот, администрация Норильского комбината добилась того, что в качестве заключенных на производстве оставались даже те лица, которые по постановлению Верховного Совета СССР подлежали досрочному освобождению с отправкой на фронт (ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1188. 11 об. См. также: Земсков В.Н. ГУЛАГ (историко-социологический аспект) // Социологические исследования. 1991, N.7. С. 24.). Более того, она активно выступала за то, чтобы в Норильске были закреплены также заключенные, которых следовало освободить и отправить в военкоматы по окончанию их срока или по решениям судебных органов. Этот вопрос — правда, уже к концу войны — решением ГОКО от 19 января 1945 г. также был решен в пользу комбината, причем эта категория работников была освобождена из-под стражи с закреплением в Норильском комбинате по вольному найму (ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1188. Ход этой дискуссии можно проследить на листах: 11, 13, 24, 37—39.). В первой половине 1946 г. абсолютное число бывших заключенных, закрепленных в Норильске в порядке специального постановления ГОКО, в среднем составляло еще свыше 12.000 человек. Судя по статистике, они, начиная со второй половины 1946 г., постепенно были переведены на статус обыкновенных вольнонаемных (ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1д. Д. 447. Л. 1об., 2, 14об., 15, 22об., 23, 38об., 39. Д. 457. Л. 2об., 3.). Остается, однако, неясным, означало ли это для них получение полных прав, в том числе права на выезд из Норильска.

Экономическое положение двух категорий вольнонаемных - бывших з/к и приехавших в Норильск без предыдущего пребывания в лагере - различалось существенно. В отличие от второй категории, первая лишалась всех льгот и привилегий, установленных для работы в условиях Крайнего Севера и значительно улучшавших материальное положение тех, кто их получал. Так, во второй половине 1940-х гг., вольнонаемные, которые приезжали в Норильск и заключали трудовые договоры на три года, «... получали 100% северной надбавки и 10% за каждый месяц. Через два с половиной года им давали полугодовой оплачиваемый отпуск плюс месяц на дорогу и бесплатный билет туда, куда они хотят поехать. А кто подписал договор на следующие три года, имел те же условия, но еще мог получить путевку в санаторий на все время отпуска» (Сетко-Сеткевич Э. Указ. соч. С. 9.). Можно, наверное, согласиться с оценкой, что «освобожденные работяги» Норильского комбината, лишенные такого рода льгот, образовали в конце 40-х гг. слой «людей второго сорта» (Торвин С.С. Указ. соч. Л. 129.). Комбинат же таким путем мог повышать показатели рентабельности на основе дешевой рабочей силы заключенных даже после их освобождения.

Следует отметить еще один источник пополнения рабочей силы Норильского комбината. В 1945 г. в Норильск прибыл большой «спецконтингент» (свыше 10.000 человек), состоявший из бывших советских военнопленных, а также из власовцев. Их поселили на правах ссыльных — они получали работу и даже северные льготы, но выезд из Норильска им не разрешался. Однако Особый отдел лагеря вскоре приступил к их «фильтрации», вследствие чего многие из «спецконтингента» были осуждены к большим срокам лишения свободы, в основном по статье 58–1б (измена Родине военнослужащим) (Там же. Л. 131. — Автор датирует появление «спецконтингента» августом 1946 г., в чем он, видимо, ошибается, поскольку архивные документы говорят о том, что эти люди доставлялись в Норильск, начиная с августа 1945 г. См. ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1д. Д. 430. Л. 26об., 27, 30, 33об., 34. Д. 447. Л. 1об., 2, 14об., 15, 22об., 23, 38об., 39.).

В целом вольнонаемные Норильска представляли собой в огромном большинстве группу, имевшую лагерное прошлое и в силу этого обделенную в материальном положении. Структура вольнонаемной рабочей силы комбината в послевоенные годы наглядно представлена в докладе начальника Норильлага В.С. Зверева о состоянии и работе ИТЛ за 1950 год: «... на производственных объектах Комбината из числа 25000 вольнонаемных работают: бывших судимых 15000 человек, спецпереселенцев 3997 и ссыльных 1000 человек...» (ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1д. Д. 151. Л. 33.)

2.4. Распределение з/к и в/н по различным сферам труда

Рассмотрим специфику использования труда заключенных и вольнонаемных на Норильском комбинате. В ежегодных бухгалтерских отчетах комбината имеются подробные данные по распределению персонала обеих групп. Опираясь на этот материал, можно получить более конкретное представление о том, в каких сферах труда работала основная масса работников обоих контингентов в 40-х гг. (см. Рисунки 5 и 6).

Рисунок 5
Трудовое использование заключенных Норильлага по группе «А»

Рисунок 6
Трудовое использование вольнонаемных работников Норильского комбината по группе «А»

Обозначения:

а: Промышленно-производственный персонал
b: Непромышленный производственный персонал
c: Сельское хозяйство
d: Контрагентские работы всего
e: в т. ч.: предоставление рабочей силы своему собственному капитальному строительству (в отчетах за 1940 г. эта статья отсутствует, но предполагается, что и в этом году подавляюще большинство заключенных категории «d» так же работало в капитальном строительстве — примеч. авт.).
f: Торговая сеть, подсобные предприятия и пр.
g: Другие работы

Источники к Рисунку 5 и 6: см. источники к Рисунку 4.

Что касается заключенных, то на первый взгляд, из диаграмм на Рис.5-6 видно, что из них до 1949 г. около половины, а то и больше, работали на строительстве (На диаграммах, как и в источниках, указан термин «контрагентские работы», которым в документации ГУЛАГа, как правило, обозначалось предоставление рабочей силы заключенных стройкам или заводам других, гражданских министерств. Однако, в Норильске других производств, кроме комбината НКВД, не было. Поэтому в данном случае речь идет лишь об использовании труда заключенных на собственном капитальном строительстве комбината, которое имело свою собственную отчетность), между тем как в этой сфере вольнонаемные работники трудились в сравнительно незначительном количестве (В использованных для создания диаграмм отчетах по вольнонаемным, строители вообще не фигурируют как отдельная категория. Данные из специальных отчетов по капитальному строительству, где можно сравнить их долю с соответствующей долей заключенных-строителей, приводятся ниже — см. табл. 4..). Это соответствует распространенному представлению, что труд заключенных преимущественно использовался на трудоемких строительных объектах и что сложные и крупные строительные проекты в период существования ГУЛАГа были реализованы практически исключительно за счет труда узников лагерей.

Но, с другой стороны, из диаграмм Рисунков 5 и 6 также следует, что использование их труда отнюдь не ограничивалось строительными работами. Широко применялся принудительный труд также в производственной сфере, т.е. в шахтах и цехах комбината, а также на подсобных и вспомогательных работах. При этом в течение 40-х гг. практически одинаковым образом росла численность и з/к, и в/н в категориях производственного персонала, как промышленного, так и непромышленного. В этой связи следует отметить, что с начала и до конца 40-х гг. Норильский комбинат претерпел значительные изменения в структуре своего производственного профиля. В то время как добыча угля и руды была начата уже в 30-х гг. и в дальнейшем последовательно расширялась, продукция основных отраслей комбината, связанных с производством никеля, платиноидов, меди и кобальта берет свое начало в 1941—1942 гг., а больших объемов она достигла только к середине 40-х гг. (что касается никеля) или даже ко второй половине (черновая медь), а то и к концу 1940-х гг. (платиноиды, электролитная медь). Это развитие, естественно, было связано с постепенным вводом в эксплуатацию все новых цехов и заводов комбината, а также с расширением производственной мощности существующих. Если сопоставить производственные группы обеих категорий работников (Рисунок 7), то становится ясно, что, несмотря на сдвиги в структуре производства Норильского комбината на протяжении 40-х гг., доля использования труда заключенных существенным изменениям не подвергалась: хотя к 1946 г. доли з/к и в/н в производственном персонале комбината почти уравнялись, к концу 40-х гг., в связи с большим приростом числа заключенных в Норильлаге, их доля в производственном персонале опять приблизилась к 2/3.

Рисунок 7
Соотношение заключенных и вольнонаемных работников среди производственного персонала комбината

Источники к Рисунку 7: см. источники к рисунку 4.

Из приведенных данных также следует, что не только по общей численности, но и в отдельности в двух самых значимых секторах экономической деятельности Норильского комбината — в капитальном строительстве и в производственной сфере — заключенные на протяжении всех 40-х гг. составляли большинство работников. Но помимо этих секторов, существовали еще другие, где вольнонаемные преобладали над заключенными. Таким исключением являлся, например, сельскохозяйственный сектор. С начала 40-х гг. для обеспечения комбината и лагеря продуктами, в составе комбината были организованы совхозы, главный из которых находился в поселке Курейка на Енисее, в 400 км на юг от Норильска. Там же был организован лагерный пункт Норильлага, но, тем не менее, количество вольнонаемных работников в сельском хозяйстве комбината всегда превышало число заключенных (к примеру: 1943 г.: 1.044 в/н — 752 з/к; 1946 г.: 3.180 — 1.176; 1949 г.: 2.126 — 1.102, соответственно (ГАРФ. Ф. 8361. Оп. 1. Д. 56. Л. 44; Д. 101. Л. 124—125; Д. 174. Л. 102.). Большей была также доля вольнонаемных, работавших в торговой сети комбината, в тех хозяйственных отделах, которые отвечали за обслуживание вольнонаемного состава и в прочих подсобных и вспомогательных структурах. Соотношение численности занятых в этой сфере за отдельные годы было следующим: 1944 г.: 2807 в/н — 1427 з/к; 1946 г., соответственно: 3873 и 1170; 1948 г.: 4289 и 1941 (Там же. Д. 71. Л. 30; Д. 101. Л. 124—125; Д. 155. Л. 145. — Данные имеются только с 1944 г. Причем, вольнонаемные работники этой категории не причисляются к группе «А» (т.е. также не фигурируют на диаграммах Рис. 3-6), поскольку они работали на обслуживании собственного контингента, а не на производстве. Заключенные, работавшие в этой группе, наоборот учитывались как работники внелагерных структур, а потому и относились к группе «А». Зато туда, в свою очередь, не были включены те несколько тысяч заключенных, которые работали на «лагхозобслуге», т.е. на обслуживании заключенного контингента.).

Однако в то время как в этих (вспомогательных) секторах существенную часть работников составляли все же заключенные, на строительных работах, наоборот, труд вольнонаемных находил применения лишь в крайне ограниченных размерах (См. ниже: таблица 4.) . Таким образом, самые трудоемкие и изнурительные работы, очевидно, были предусмотрены исключительно для заключенных, тогда как все остальные виды работ могли быть выполнены и в/н, и з/к. Поэтому можно утверждать, что заключенные для Норильского комбината представляли собой поистине универсальный и, ввиду численного доминирования, основной трудовой ресурс: они использовались во всех секторах и строительства, и производства.

2.5. Профессиональная структура

Другой аспект использования рабочей силы на Норильском комбинате связан с распределением работников не только по сферам работы, но и по профессиональным группам, по их месту в производстве. В воспоминаниях бывших заключенных имеется много свидетельств о том, что в Норильлаге многие заключенные, имевшие подходящую профессиональную подготовку (В Норильске это, прежде всего, означало: инженеры и специалисты, окончившие геологические, горные, горно-металлургические, химические или прочие технические институты. Но, разумеется, что и другие специальности, как бухгалтеры, экономисты, врачи и пр. могли оказаться полезными.), использовались по их специальности на соответствующих должностях (См. напр.: Чебуркин П.В. Воспоминания (без названия). Московский Архив «Мемориал». Ф. 2. Оп.1. Д. 125. Л. 15—16. Винтенс Ф.И.: указ. соч. Л. 28.; Торвин С.С. Указ. соч. Л. 124.; Старовойтов А.Е. Воспоминания (без названия). Московский Архив «Мемориал». Ф. 2. Оп. 1. Д. 115. Л. 40; Нумеров Н.В. Указ. соч. С. 402.). Причем из этих воспоминаний следует, что практика внимательного отношения к специалистам из числа заключенных часто связывается с личностью А.П. Завенягина, знаменитого второго начальника комбината (в честь которого тот позже был назван), занимавшего этот пост с апреля 1938 г. по март 1941 г (См. напр.: Равдель З.И. Воспоминания (без названия). Московский Архив «Мемориал». Ф. 2. Оп. 1. Д. 100. Л. 133—135.; также: Соколов А.П. Мне повезло: я по спецнаряду // Возвращение памяти. Историко-архивный альманах. Новосибирск. 1997. С. 266-273, здесь: С. 267. — автору цитируемого произведения работа была предложена самим Завенягиным.) . Приводим в этом контексте цитату из приказа Берия 1940 г.: «...приказываю: (...) Полностью использовать всех специалистов из заключенных (на [Норильском –прим. авт.] комбинате из 1200 специалистов используется по специальности только 623), преимущественно на производстве, наиболее квалифицированных из них — в качестве технических руководителей» (Приказ НКВД № 0424 от 27-го сентября 1940 г. «О мероприятиях по улучшению работы Норильского комбината».). Таким образом, использование квалифицированных специалистов-заключенных на ответственных должностях в Норильске не являлось изолированной инициативой Завенягина, но в условиях недостатка специалистов на срочном строительстве в сложных условиях соответствовало также политике ГУЛАГа и НКВД (Такая гипотеза подтверждается случаем вышеуказанного бывшего заключенного Соколова, который, будучи металлургом и находясь в другом лагере на положении ря-дового заключенного, написал заявление в ГУЛАГ с просьбой о получении работы по специальности, в результате чего он был отправлен в Норильск летом 1939, где и стал работать в химической лаборатории комбината. См. Соколов А.П.: указ. соч. С. 266—267.). Однако, получив работу по специальности, заключенный не всегда мог быть уверенным в том, будет ли он на ней постоянно работать. С началом войны, к примеру, начальство лагеря стало снимать заключенных с должностей, близких к руководству — то ли из соображений безопасности (так предполагает Ф.И.Винтенс. Указ. соч. Л. 35.), то ли из-за притока партийных функционеров в Норильск, избегавших таким образом призыва на фронт (См.: Керсновская Е. Указ. соч. С. 220.). Правда, с 1943 г., когда положение Красной Армии резко улучшилось, многим заключенным (причем даже политическим) опять представилась возможность работать по их специальностям. Как бы то ни было, те заключенные, которым предоставлялась возможность получить более квалифицированную (и, как правило, более удобную) работу, всегда составляли лишь маленькую часть всего лагерного населения. Насколько она была маленькой — это можно узнать только из статистических материалов Норильлага. Весь наличный материал слишком велик, поэтому мы ограничимся данными по тем двум секторам, в которых работало наибольшее количество людей: промышленно-производственному сектору и капитальному строительству.

Таблица 3
Распределение промышленно-производственного персонала Норильского комбината по месту в производстве

Источники к таблице 3: см. источники к Рис. 4.

* ИТР - инженерно-технические работники
** МОП - младший обслуживающий персонал.

Таблица 4
Распределение персонала капитального строительства Норильского комбината по месту в производстве

Источники к таблице 4: ГАРФ. Ф. 8361. Оп. 1. Д. 10. Л. 11; Д. 41. Л. 4; Д. 57. ЛЛ. 22—23; Д. 69. Л. 73; Д. 96. Л. 54—55; Д. 102. Л. 62; Д. 144;. Д. 174. ЛЛ. 107—108.

* Примечание: за 1947 г. данные не выявлены.

Данные Таблицы 3 и 4 не вызывают удивления: в среднем в обоих рассматриваемых секторах около 90%, а к концу периода даже около 95% всех заключенных работали в качестве простых рабочих. Возможность иметь более квалифицированную (и, как правило, более безопасную) работу, в частности, в качестве инженерно-технического персонала (ИТР) предоставлялась только очень ограниченному контингенту заключенных. Для них такая работа означала не только физически менее тяжелый труд, но и включала несколько улучшенный паек и прочие льготы (Винтенс Ф.И. Указ. соч. Л. 33.). Однако их доля в группе всех заключенных была несравнимо меньше доли ИТР среди вольнонаемного персонала: в капитальном строительстве, например, за весь период около 3—5% заключенных работали на инженерно-технических должностях, в то время как соответствующий показатель в группе вольнонаемных достигал в среднем за весь период 29%, а к 1949 г. — даже 40%. В результате этого, несмотря на то, что абсолютная цифра вольнонаемных работников в капитальном строительстве в течение всего периода в несколько раз уступала числу заключенных, с 1944 г. вольнонаемных среди ИТР оказалось значительно больше, чем заключенных. Данные табл. 3 показывают, что для промышленно-производственного персонала ситуация была практически такой же. Впрочем, анализ Таблиц 3 и 4 позволяет сделать такие же выводы и для других категорий служащих, МОП (младшего обслуживающего персонала), и, с некоторыми ограничениями, для учеников. И только для категории «рабочие» картина была диаметрально противоположной.

Некоторое преобладание заключенных среди ИТР в капитальном строительстве в начале 40-х гг. (см. Таблицу 4) дает основание обратиться к данным за еще более ранний период строительства комбината: в 1938 г., к примеру, на строительно-монтажных работах было занято 2.499 заключенных и только 109 вольнонаемных. При этом 198 заключенных (или 6,6% от общего их числа) работали в качестве ИТР, а из вольнонаемных на должностях ИТР находились 56 чел. (или 51,4% от их общего числа) (ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1д. Д. 1118. Л. 67—68). Эти данные свидетельствуют о том, что назначение заключенных на посты инженеров и специалистов, особенно в начальном периоде работы строительства и комбината, было неизбежным по той простой причине, что число вольнонаемных работников было недостаточным. Когда эта ситуация стала меняться, вольнонаемные постепенно начали заменять заключенных на их постах. Это не обязательно говорит о процессе вытеснения — нередко заключенным, работавшим на постах специалистов, руководителей цехов или производственных участков, после их освобождения предлагалось оставаться на той же или на близкой по специальности должности уже по вольному найму — правда, без северных льгот, установленных для обыкновенных вольных работников (См.: Винтенс Ф.И. Указ. соч. Л. 41; Торвин С.С. Указ. соч. Л. 129, 134; Старовойтов А.Е. Указ. соч. Л. 43; Керсновская Е. Указ. соч. Л. 220-221; Ассанов И. Указ. соч. С. 14.). Такая политика закрепления бывших заключенных - специалистов с многолетним опытом работы на комбинате, безусловно, способствовала более эффективной и бесперебойной его работе. Однако не все решения по Норильскому комбинату принимались исключительно по мотивам экономической целесообразности: в 1950 г. было принято постановление о снятии с работы и высылке из Норильска всех бывших политических заключенных, занимавших административные должности (Винтенс Ф.И. Указ. соч. Л. 41—42.) , — притом, что как раз доля политзаключенных среди этой группы была непропорционально высока.

Резюмируя результаты анализа распределения заключенных и вольнонаемных по их месту в производстве, мы можем утверждать, что абсолютное большинство заключенных Норильлага, как и следовало ожидать, использовались в качестве простых рабочих, чьи условия труда были очень тяжелыми. Работа в качестве специалистов, на ответственных должностях выпадала только малой части всех заключенных. Причем работа узников в качестве ИТР была больше распространена в начальный период существования комбината, когда количество вольнонаемных работников было недостаточным. Позже, в условиях наличия большего контингента вольнонаемных в Норильске, они стали преимущественно назначаться на административные и технические должности, а доля заключенных, занимавших эти позиции, соответственно, стала сокращаться.

3. Регулирование рабочего времени заключенных в Норильлаге

3.1. Рабочее время: количество рабочих дней в году

Важный аспект условий труда узников Норильлага был связан с регулированием рабочего времени. Во-первых, следует выяснить, сколько дней заключенным приходилось отрабатывать в течение года. Не все из соответствующих нормативных актов, регулирующих этот вопрос по всему ГУЛАГу, обнаружены или доступны. Некоторая информация по всем лагерям и колониям НКВД/МВД содержится в упомянутом выше материале начальника ГУЛАГа Наседкина, датируемой серединой 1940-х гг., в котором говорится: «В течение месяца заключенным предоставляется 4 дня отдыха..(ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 77. Л. 28).» . Как известно, примерно такая же норма была установлена весной 1947 г. инструкцией по режиму содержания заключенных в ИТЛ и колониях МВД, с таким уточнением, что предоставляются также 8 специальных дней отдыха: 22 января, 1 и 2 мая, 9 мая, 3 сентября, 7-8 ноября и 5 декабря. Для заключенных на каторжном режиме, в середине 40-х гг. ежемесячно имелось только три выходных дня (Там же. Л. 56.). На эту категорию заключенных, норма, устанавливающая четыре дня отдыха в месяц и семь праздников в год, распространилась позднее (но не позже июля 1950 г.). Какие инструкции и правила действовали до этих дат, и в какой мере они в лагерях, в частности, в Норильске, действительно соблюдались, пока сказать трудно. Поэтому следует искать способы получить более конкретную информацию из доступного нам источникового материала.

Эта задача представляется не совсем простой: в документах об экономической деятельности Норильского комбината представлена частично противоречивая информация по данному вопросу, достоверность которой не всегда возможно проверить. Конкретнее, в нашем распоряжении имеются два источника из отчетности Норильского комбината, на базе которых можно построить временные ряды, характеризующие количество рабочих дней в Норильлаге на протяжении 40-х гг.

Обратимся вначале к отчетам по труду, представлявшимся ежегодно комбинатом в ГУЛГМП и содержащим данные о количестве и плановых, и фактически отработанных рабочих дней, как «по всем контингентам рабочей силы», так и отдельно для заключенных — причем только для работников группы «А».

Таблица 5
Количество рабочих дней — выходов на работу на одного рабочего в среднем по всем контингентам рабочей силы Норильского комбината:

Источники: ГАРФ. Ф. 8361. Оп. 1. Д. 11. ЛЛ. 33, 103; Д. 71. Л. 30; Д. 95. Л. 109; Д. 101. Л. 124; Д. 125. Л. 158; Д. 155. Л. 145; Д. 174. Л. 102.

* Примечание: 1944 и 1948 гг. — високосные годы.

Данные Таблицы 5 о количестве рабочих дней за ряд лет могут показаться несколько заниженными (Для примера отметим, что в начале ХХ в. промышленные рабочие в России работали в среднем 270 дней в году.). Более того, удивляет, что в 1945 г. плановое число рабочих дней для заключенных было меньше, чем для совокупности всех работников, включая вольнонаемных, — а в 1947 г., соответственно этим данным, так оно и было в действительности. Очевидно, в этом случае надо искать другой источник, содержащий более надежные данные по рассматриваемому вопросу. Такой источник удалось найти.

Действительно, помимо «отчетов о выполнении плана по труду», на основе которых построена Таблица 5, имеются также отчеты о трудовом использовании заключенных. В них исходной величиной является сумма всех «чел./дней», т.е. среднее число всех заключенных, умноженное на количество дней данного года — 365 или 366. Затем дается расшифровка, сколько чел./дней было отработано по разным видам работ, а также сколько чел./дней было проведено вне работы, в т.ч. и в виде отдыха. Эти расчеты проводились отдельно по группам «А» - «Г», что позволяет в «обратном расчете» извлекать количество дней, отработанных в среднем группой «А» за один год. Результаты этих расчетов представлены в Таблице 6 и Рисунок 8.

Рисунок 8. Среднее количество дней, отработанных заключенными группы «А» в год.

Источники: ГАРФ. Ф. 8361. Оп. 1. Д. 11. Л. 31; Д. 40. Л. 41; Д. 56. Л. 39; Д. 71. Л. 55; Д. 95. Л. 99; Д. 101. Л. 155; Д. 125. Л. 152; Д. 155. Л. 139; Д. 174. Л. 97.

* Примечание: 1944 и 1948 гг. — високосные годы.

Как нам представляется, отчеты о трудовом использовании заключенных, основанные на расчете суммы чел./дней, дают более реалистичные данные, представленные в табл. 6 и на рис. 8. Тем не менее, из полученных нами оценок особенно поражает чрезвычайно высокая цифра рабочих дней за 1942 г., которая означает, что в среднем на один месяц в этом году заключенные имели лишь полтора выходных дня. Как раз за этот год дополнительная информация по этому поводу имеется в другом документе. В годовом отчете по капиталовложениям Норильского комбината за 1942 г. сообщается следующее: «Резервом, восполнившим недостаток рабочей силы, как массовых профессий, так и квалифицированной было сокращение дней отдыха. Этим объясняется тот факт, что при численности рабочих за 1942 год — 105% плана, количество отработанных человеко-дней составляет 126,5% плана» (ГАРФ. Ф. 8361. Оп. 1. Д. 41. Л. 21об). Эта цитата совершенно ясно подтверждает предположение о значительном сокращении числа выходных дней в 1942 г., а также дает аргумент в пользу правильности методики, с помощью которой построена табл. 6.

Для конкретизации полученной статистической картины, а также для дополнительной проверки составленных нами рядов имеет смысл обратиться к личным свидетельствам бывших заключенных. Как ни странно, в их воспоминаниях крайне редко встречаются сведения о количестве выходных дней в год. Возможно, такие сведения считаются и так общеизвестными или слишком банальными для того, чтобы их специально включать в текст воспоминаний. Обратимся к тем редким свидетельствам, в которых бывшие заключенные Норильлага затрагивают вопрос о количестве выходных дней.

З.И. Равдель, заключенный Норильлага с 1939 г., отмечает, что в начале войны вообще не было ни выходных, ни праздников, и только после Сталинградской победы опять были введены два выходных дня в месяц (Равдель Ф.И. Указ. соч. С. 157, 162—163.). Н.Ф. Одолинская, находившаяся в Норильлаге на каторжном режиме с 1945 г., пишет, что для каторжан не было выходных даже в послевоенном периоде (Одолинская Н.Ф. «Советские каторжники» (воспоминания). Московский Архив «Мемориал». Ф. 2. Оп. 2. Д. 66. Л. 31). Это касалось и главных советских праздников: «праздники 1 и 2 мая прошли спокойно, всех выводили на работу» (Там же. Л. 70. Данная информация относится к 1947 г.) . После перевода Одолинской в женскую каторжную зону Горного лагеря весной 1949 г. (Одолинская Н.Ф. Указ. соч. Л. 80, 87.) ситуация не менялась: «им [каторжанам особого лагеря — прим. авт.] не полагалось праздновать советские праздники...»  (Там же. Л. 91.). Первое упоминание о существовании выходных дней для каторжан в воспоминаниях Одолинской относится только к началу 1950-х гг.(Там же. Л. 133-134.) . Наконец, Н.В. Нумеров, работавший весной 1953 г. в конторе Горного лагеря, говорит об отсутствии выходных дней для заключенных, работавших там в качестве специалистов (Нумеров Н.В. Указ. соч. С. 402.). Однако, в нашем распоряжении есть и одно свидетельство несколько иного толка: по словам М.П. Рубеко, прибывшего в 1939 г. в Норильск, где он отбывал свой срок до 1947 г., «каждое воскресенье полагался выходной. Правда, если была срочная работа, он мог быть отменен» (Ассанов И. Указ. соч. С. 12.). Из контекста следует, что эта информация относится к довоенному периоду.

Таким образом, имеющийся материал позволяет сделать следующие выводы: исходя из количества рабочих дней за год, трудовое использование заключенных Норильлага было крайне интенсивным. Выходных дней для заключенных было очень мало, а при производственной надобности они и вовсе отменялись. Особенно часто это практиковалось в военные годы. Помимо резкой интенсификации труда по всей стране, это могло быть вызвано и недостатком рабочей силы на комбинате (См. также рисунок 4.). Кроме того, здесь, безусловно, можно видеть дополнительную причину повышенной смертности в военные годы (См. рис. 3.). Что касается послевоенного периода, то большинство источников говорит в пользу некоторого ослабления ситуации. По общим данным, выявленным из статистики Норильлага, после 1945 г. наблюдается снижение годового числа рабочих дней до 300—310, а затем стабилизация около этих цифр. Если вернуться к вышеуказанным нормативам, согласно которым заключенным должно было быть предоставлено 4 дня отдыха в месяц, а также 8 дополнительных дней отдыха в год, то при 365 днях в год получается 305 рабочих дней. В то время как полученные нами результаты по Норильлагу за военные годы значительно превышает этот уровень, они почти точно соответствуют этой оценке для второй половины 40-х годов.

Отметим еще одну особенность организации труда в Норильском лагере: в силу крайне низких уровней температуры, а также жесткой пурги, которые регулярно проявлялись зимой, существовала специально установленная система отмены работ при экстремальных метеорологических условиях. В первые годы строительства комбината эта проблема, видимо, решалась неформально, путем значительного сокращения рабочего дня и предоставления дополнительных перерывов для обогрева (ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1д. Д. 854. Л. 20.), а в 1939 г. Завенягин издал приказ, «... ограничивающий работы на открытом воздухе при морозе свыше 40° или при ветре более 22 м в секунду» (Лебединский В.Н. В сердце рудного Притаймырья // Вопросы истории. 1978, №1. С. 208). Действительно, многие бывшие заключенные упоминают о применении комбинированной шкалы, по которой к градусам мороза прибавлялась скорость ветра (м/с), причем 1 метр скорости ветра считался, по разным источникам, как один или два градуса жесткости погоды (Чебуркин П.В. Указ. соч. Л. 18; Винтенс Ф.И. Указ. соч. Л. 32; Одолинская Н.Ф. Указ. соч. Л. 33.). Если эта сумма достигала –40°C / –42°C, то погода объявлялась «актированной», т.е. непригодной для работы, и заключенных с наружных работ вели обратно в лагерь или вообще не выводили на работу. Разумеется, эти правила не действовали для тех, кто работал в помещениях или в шахтах. Последние во время пурги ходили на работу вдоль веревок, протянутых между столбами (Равдель Ф.И. Указ. соч. Л. 114.). Но опять эти правила не охватывали всех категорий заключенных: для каторжан Горного лагеря «... актированная погода была отменена. Выводили на работу при любой погоде» (Одолинская Н.Ф. Указ. соч. Л. 91.). Для того, чтобы оценить, какое влияние оказали метеорологические условия на общую картину использования труда заключенных, можно прибегнуть к тому же способу, с помощью которого мы получили приблизительные данные о количестве рабочих дней в году, поскольку в отчетах по использованию труда заключенных имеется также отдельная статья «простои по атмосферическим условиям». За 1943—1948 гг. получаются достаточно однородные результаты: эти простои составляли от 1,55 дня в среднем по всему контингенту рабочей силы в 1946 г. и до 1,99 дня в 1947 г. Только за 1949 г. этот показатель оказался более высоким: 6,26 дней (ГАРФ. Ф. 8361. Оп. 1. Д. 56. Л. 39. Д. 71. Л. 55. Д. 95. Л. 99. Д. 101. Л. 155. Д. 125. Л. 152. Д. 155. Л. 139. Д. 174. Л. 97.). Поскольку актированная погода учитывалась только для тех заключенных, кто работал под открытым небом, значения этого показателя нужно было бы несколько увеличить, чтобы получить реальное число дней, когда проводилось «актирование». Тем не менее, сравнивая наши подсчеты с тем фактом, что погоды с температурой ниже 45 градусов по объявленной в Норильске шкале «жесткости погоды», с октября по май месяц в среднем составляли более 14% всего времени (Баев А.А., Розенблюм З.И.: О медицинском отборе кадров для работы на севере в связи с климатическим фактором // Сборник научных трудов лечебно-профилактических учреждений Норильского комбината. Норильск, 1948 г. — ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 2. Д. 175. Л. 20), т.е. не меньше 33 дней, можно предположить, что практика «актировки» погоды далеко не всегда применялась последовательно.

3.2. Рабочее время: продолжительность рабочего дня

Наряду с абсолютным количеством рабочих дней в году, важнейшим показателем интенсивности использования труда заключенных является продолжительность рабочего дня. По этому вопросу информация из документации ГУЛАГа пока не охватывает весь период его существования. В середине 40-х гг., в упомянутом выше материале начальника ГУЛАГа Наседкина сообщалось следующее: «Длительность рабочего дня для заключенных, занятых на вредном производстве и подземных работах, установлена в 9 часов, а на остальных работах в 10 часов, в том числе 1 час обеденного перерыва» (ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 77. Л. 28.). Некоторое время спустя, рабочий день для заключенных на общем режиме сократился на один час: инструкцией 1947 г. по режиму содержания заключенных в ИТЛ и колониях МВД был установлен 9-часовый рабочий день (так же включая часовой обеденный перерыв). Для узников других категорий действовали специальные правила: наряду с введением лагерных отделений строгого режима приказом МВД в декабре 1948 г. для заключенных, находящихся в них, был введен 10-часовый рабочий день. Столько же он длился для каторжан, в соответствии с принципом, что для этой категории заключенных рабочий день должен был быть дольше на один час, чем для остальных заключенных (ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 77. Л. 55. См. также: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 729. Л. 8). Этим ограничиваются сведения из ведомственных источников ГУЛАГа, которыми мы пока обладаем. Для конкретизации информации о рабочем дне в Норильлаге снова обратимся к воспоминаниям бывших заключенных.

В основном информация из источников этой категории сводится к тому, что заключенные Норильлага реально работали около 10-ти часов в день (См., напр.: Важнов, М.Я.: «Доля, что смерти тяжелее» // Заполярная правда 1990 г., № 128; цит. по: Демина Анастасия: Дети ГУЛАГа // Норильский Мемориал 4 октябрь 1998 г. С. 3—8; здесь: С. 8; Равдель З.И. Указ. соч. Л. 107; Винтенс Ф.И. Указ. соч. Л. 29.). Однако, по их свидетельствам, в эти 10 часов не входило время ни для обеденного перерыва, ни для сбора заключенных и их поверки, ни на путь на работу и обратно. Некоторые источники сообщают о еще более продолжительном рабочем дне в Норильлаге: бывший заключенный Равдель З.И. сообщает о круглосуточной работе по проходке штолен, которая шла «... в две смены по 11 часов каждая», причем как для 1940 г., так и для военных лет (Равдель Ф.И. Указ. соч. Л. 118, 157.). Е. Курбатова отмечает, что в 1944 г. работа женщин, занятых на рудосортировке в круглосуточном, двухсменном режиме длилась 12 часов без перерыва (Курбатова Е.Г. Мои воспоминания // Московский Архив «Мемориал». Ф. 2. Оп. 2. Д. 51. Л. 11, 11об, 12). В то же время Е. Керсновская в 1944 г. в лагерном отделении Злобино в Красноярске должна была работать только восемь часов в день на погрузочных работах. Однако, приехав в Дудинку, она до конца осени вынуждена была трудиться на таких же работах, но уже при другом, более суровом режиме: «...на часы не смотрят, смотрят на вагоны» (Керсновская Е. Указ соч. С. 17, 26). Заключенные специалисты, работающие в горном отделе проектной конторы комбината, по словам Н.В. Нумерова, «... трудились 10-12 часов в день ...», причем эта информация относится уже к периоду после смерти Сталина (Нумеров Н.В. Указ. соч. С. 402.). Наконец, по словам бывшей заключенной Одолинской, работавшей в середине 40-х гг. в каторжном лагерном отделении на строительстве будущего Норильского аэродрома, для каторжан в то время действовал 12-ти часовый рабочий день — «... совершенно официально установленный для заключенных» — причем переход на работу и обратно здесь также не относился к рабочему времени (Одолинская Н.Ф. Указ. соч. Л. 29—30.).

Суммируя рассмотренные сведения, необходимо отметить, что на их основе трудно создать достаточно полную картину о продолжительности рабочего дня по всему Норильскому лагерю. Можно, однако, констатировать некоторое сокращение длительности рабочего дня для заключенных к концу 40-х гг. — по крайней мере, для тех, кто находился на общем режиме. Более конкретным результатом, пожалуй, является разнообразность картины, полученной из приведенного материала. По-видимому, продолжительность рабочего дня в Норильске устанавливалась не для всего лагерного комплекса в целом, а могла варьироваться на уровне различных лагерных подразделений, или, скорее, строительных и производственных участков. Причем в глазах заключенных важную роль также играло время, которое уходило на их сбор и поверку, а также на путь на работу и обратно. Это время, как уже было сказано, официально и реально не считалось рабочим, но, тем не менее, могло длиться до нескольких часов, значительно сокращая остающееся свободное время (В инструкции 1947 г., правда, по этому вопросу находится следующий пункт: «При отдаленности места работы от лагерного подразделения (колонии) свыше 3 километров, время, затрачиваемое на ходьбу к месту работы и обратно, засчитывается в основное рабочее время с соответствующим снижением нормы выработки». Однако мы не в состоянии проверить, насколько этот пункт в действительности соблюдался. В воспоминаниях заключенных Норильлага нам не удалось найти соответствующих упоминаний.). Изо всего cказанного следует, что анализ распорядка рабочего дня заключенных Норильлага может привести к достоверным результатам только тогда, когда он производиться на микроуровне.

4. Методы и системы стимулирования повышения производительности труда заключенных Норильлага

Принято считать, что системы стимулирования производительного труда включают три основных составляющих: вознаграждение, побуждение и принуждение. В нормальных условиях производства ведущую роль играет, как правило, вознаграждение. Естественно ожидать, что стимулирование труда в условиях лагеря производилось исключительно принудительными мерами. Однако так ли это было в Норильлаге?

4.1. Принуждение

Начнем с того, что принудительный труд в ГУЛАГе регулировался строгими, а нередко и жесткими наказаниями. Так, в соответствии с «Временной инструкцией о режиме содержания заключенных в исправительно-трудовых лагерях", введенной приказом НКВД от 2 августа 1939 г., заключенные, отказывающиеся от работы, подлежали переводу на штрафной режим, а «злостные отказчики, своими действиями разлагающие трудовую дисциплину в лагере», привлекались к уголовной ответственности. За нарушения трудовой дисциплины на заключенных налагались взыскания. В зависимости от характера таких нарушений, могли быть наложены следующие взыскания: а) лишение свиданий, переписки, передач на срок до 6 месяцев, ограничение в праве пользования личными деньгами на срок до 3-х месяцев и возмещение причиненного ущерба; б) перевод на общие работы; в) перевод на штрафной лагпункт сроком до 6 месяцев; г) перевод в штрафной изолятор сроком до 20 суток; д) перевод в худшие материально-бытовые условия (штрафной паек, менее благоустроенный барак и т. п.).

С другой стороны, известно, что администрация любого лагеря ГУЛАГа постоянно вела борьбу с «туфтой», скрытой формой отказа от работы или ее имитацией (Не удивительно, что об этом феномене источников имеется весьма мало. Для Норильска см., к примеру: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1д. Д. 854. Л. 12.; См. также: Супруненко Н. Не искажая историю // Норильский Мемориал. Выпуск 1. Апрель 1990 г. С. 4—7. (Текст был написан в 1977 г. для газеты «Красноярский Комсомолец», но не был опубликован). С. 7.) . Если же принять во внимание, что важнейшей функцией начальства лагеря являлось обеспечение выполнения производственного плана, то использование одних лишь репрессивных мер означало бы сужение спектра возможных воздействий на повышение трудовой дисциплины и производительности труда заключенных.

На самом деле в лагерях ГУЛАГа применялась многосторонняя и довольно своеобразная система стимулов к работе. С одной стороны, она включала трудовые стимулы, применявшиеся в то время на советских предприятиях; с другой стороны, лагерная экономика вносила и здесь свою специфику. Норильлаг является подходящим объектом для изучения этой системы, поскольку речь идет об объекте всесоюзного значения, так что заинтересованность в максимально эффективном использовании труда заключенных должна была быть особенно высокой.

4.2. Нормы и стимулы

Оценка производительности труда на объектах ГУЛАГа, так же, как и в целом в централизованной плановой экономике, была основана на выполнении установленных производственных норм. Соответственно, любая система премирования должна была ориентироваться на их выполнение. В принципе, в лагерях применялись единые нормы, действовавшие в соответствующих отраслях экономики страны. Так было и в Норильлаге, по крайней мере, в первые годы строительства комбината, несмотря на расположение лагеря за Полярным кругом. Начальство Норильстроя критиковало эту практику, подчеркивая, что «…несоответствие единых общесоюзных норм условиям Заполярья общепризнанно ...» и что их применение приводит к неизбежному снижению сметных расценок работ (Не удивительно, что об этом феномене источников имеется весьма мало. Для Норильска см., к примеру: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1д. Д. 854. Л. 12.; См. также: Супруненко Н. Не искажая историю // Норильский Мемориал. Выпуск 1. Апрель 1990 г. С. 4—7. (Текст был написан в 1977 г. для газеты «Красноярский Комсомолец», но не был опубликован). С. 7.). В то же время, правда, применялись и уменьшенные нормы, но они были рассчитаны, прежде всего, «...на освоение новых типов работ и восстановление физических сил [работников — прим. авт.]» (ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1д. Д. 854. Л. 2об.). Действительно, для слабосильных рабочих нормы выработки могли быть снижены до 50% по сравнению со стандартными (ГАРФ. Ф. 8361. Оп. 1 Д. 69. Л. 22.).

Надо отметить, что, хотя нормы были установлены для самых разнообразных видов работ и регулировали труд заключенных почти во всех сферах производства, существовали и такие производственные участки и сектора, труд на которых не поддавался строгому нормированию. С одной стороны, это касалось деятельности большей части инженерно-технического и обслуживающего персонала, но с другой - и некоторых видов работ, выполняемых рабочими (Практически невозможно, к примеру, было нормирование работ на снегоуборке. См.: Одолинская Н.Ф. Указ. соч. Л. 133—134.).

Там, где производственные нормы были установлены, универсальная система стимулирования заключалась в том, что от их выполнения зависели основные вопросы жизни заключенных. Как известно, выполнение норм менее чем на 100% немедленно влекло за собой сокращение пайка (Так как вопросы питания и снабжения продовольствием в лагерях должны быть предметом отдельного исследования, здесь лишь указывается на приказ № 00943 НКВД от 14 августа 1939 г., в соответствии с которым установились подробные схемы норм питания и вещевого довольствия для заключенных лагерей и колоний, включая увеличенные и уменьшенные нормы.). Применение такого рода «стимулов», разумеется, нередко вызывало обратный эффект, инициируя своего рода заколдованный круг: сокращение пайка вследствие невыполнения нормы приводило к утрате сил заключенного, в силу чего он тем более не мог выполнять нормы. Долгосрочными результатами этого процесса являлись атрофия и, наряду с этим, такие заболевания, как дизентерия и туберкулез. Немало заключенных, измученных таким образом, умирали, что нередко приходилось наблюдать и в Норильлаге (Керсновская Е. Указ. соч. С. 237.). С другой стороны, заключенным, которые могли перевыполнять нормы, улучшенное питание и прочие льготные условия немного облегчали лагерную жизнь. Расширению эффективности такой системы стимулирования способствовало ее применение на уровне бригад, в которых, как правило, были организованы работающие узники. Это означало, что результаты работы каждого отдельного заключенного непосредственно сказывались на коллективном результате бригады, от которого опять-таки зависело получение пайка для каждого ее члена. Таким образом, внутри бригад, как правило, срабатывали механизмы поддержания необходимой трудовой дисциплины, заставлявшие напряженно работать и самых слабых заключенных — или путем оказания взаимопомощи, или в виде группового давления — а чаще всего с помощью и того, и другого (Наглядные описания таких механизмов см.: Равдель Ф.И. Указ. соч. Л. 154. Одолинская Н.Ф. Указ. соч. Л. 104). Следует отметить, что важную роль в этом процессе играли бригадиры. Они назначались из числа «... наиболее дисциплинированных и добросовестно проявивших себя на работе заключенных...», отвечали за выполнение производственного задания и качество работы как бригады в целом, так и каждого заключенного - члена бригады, а также за сохранность инструмента и соблюдение бригадой правил внутреннего распорядка (Инструкция по режиму содержания заключенных в ИТЛ и колониях МВД 1947 г. См. также: Равдель З.И. Указ. соч. Л. 110.). Бригады, постоянно достигавшие высоких производственных показателей, могли надеяться на дополнительные формы поощрения. Кроме повышенного пайка, лучшие бригады Норильлага отмечались на «красной доске», получали «... лучшее обмундирование, право на покупку продуктов в ларьке...» и ряд других льгот (Равдель З.И. Указ. соч. Л. 120.).

4.3. Побудительные стимулы

Помимо описанной стандартной системы стимулирования, которая охватывала практически всех заключенных, в лагерях — как и во всей экономике страны того времени — были распространены различные индивидуальные программы повышения производительности труда, включая наиболее известную - стахановское движение.

В отношении заключенных, соблюдавших режим, хорошо проявивших себя на производстве, перевыполнявших установленную норму, могли применяться следующие меры поощрения со стороны лагерного руководства: а) объявление благодарности перед строем или в приказе с занесением в личное дело; б) выдача премии (денежной или натуральной); в) предоставление внеочередного свидания; г) предоставление права получения посылок и передач без ограничения; д) предоставление право перевода денег родственникам в сумме, не превышающей 100 руб. в месяц; е) перевод на более квалифицированную работу. Кроме того, десятник в отношении хорошо работавшего заключенного мог ходатайствовать перед прорабом или начальником лагпункта о предоставлении заключенному льгот, предусмотренных для стахановцев.

Заключенным, работавшим «стахановскими методами труда», предоставлялся целый ряд специальных, дополнительных льгот, в частности: а) проживание в более благоустроенных бараках, оборудованных топчанами или кроватями и обеспеченных постельными принадлежностями, культуголком и радио; б) специальный улучшенный паек; в) отдельная столовая или отдельные столы в общей столовой с первоочередным обслуживанием; г) вещевое довольствие в первую очередь; д) преимущественное право пользования лагерным ларьком; е) первоочередное получение книг, газет и журналов из библиотеки лагеря; ж) постоянный клубный билет на занятие лучшего места для просмотра кинокартин, художественных постановок и литературных вечеров; з) командирование на курсы внутри лагеря для получения или повышения соответствующей квалификации (шофера, тракториста, машиниста и т.д.) (Приказ № 00889 НКВД от 02 августа 1939 г.).

Численность заключенных Норильлага, работавших «стахановскими методами», естественно, постоянно варьировалась, и сведения об этом пока имеются только по отдельным периодам времени и секторам работ. К примеру, можно привести данные за 1943 г., когда 17,5% из 9.863 заключенных и 31,5% из 1.067 вольнонаемных рабочих по капитальному строительству считались стахановцами (ГАРФ. ф. 8361. Оп. 1. Д. 57. Л. 22—23, 38об.), так что уровень вовлеченности узников в это движение был достаточно значительным. Сходные меры поощрения были приняты и для заключенных, имевших звание ударников.

Оценка эффективности такого рода стимулов, напрямую связывавших условия жизни заключенных с производительностью их труда, практически невыполнима. С одной стороны, поощрение передовиков, создание условий, имевших для них жизненное значение и потому являющихся мощными стимулами, повышало производительность труда определенной части заключенных (для администрации же лагеря это означало весьма незначительные дополнительные расходы на премирование). С другой стороны, потери рабочей силы, вызванные этой радикальной системой стимулирования среди той части контингента, которая не смогла приспосабливаться к тяжелым условиям труда и жизни в лагере, являются достаточной причиной — даже без учета ее очевидных моральных издержек — серьезно сомневаться в экономической эффективности рассматриваемой системы стимулов в целом.

4.3.1. «Зачеты»

Наряду с данной системой стимулирования существовали и другие, которые состояли только из компонентов, поощрявших высокую производительность труда заключенного (и не имевших «наказательного» компонента). Одна из них связана с практикой засчитывать заключенному один отработанный с перевыполнением установленной нормы рабочий день за полтора, два (или еще больше) дня его срока заключения. Результатом такой практики являлось досрочное освобождение заключенных, положительно проявивших себя на работе. Такая система в исправительно-трудовых лагерях, а также в колониях и даже в тюрьмах укоренялась еще в 1930-е годы, однако приказ Берия летом 1939 г. упразднил систему «зачетов» по всем местам заключения НКВД и отменил все зачеты рабочих дней, накопленные заключенными на тот момент (По мнению А.Кокурина и Н.Петрова, это было связано с выступлением Сталина на заседании Президиума Верховного Совета СССР 25 августа 1938 г. См.: Кокурин А.И., Петров Н.В., Моруков Ю. Указ. соч. С. 108.). При этом аргументация сводилась к тому, что существовавшая практика зачетов означала во многих случаях, что осужденные фактически отбывали лишь половину или даже треть своего срока, а это впрямую шло вразрез с принципом максимального использования лагерной рабочей силы. Данный документ, правда, не совсем исключал сокращение срока заключения как способа поощрения: для отдельных заключенных, дающих в течение длительного времени высокие показатели производительности труда, возможность условно-досрочного освобождения сохранилась. В таких случаях, правда, решение принимала Коллегия или Особое совещание НКВД по специальному ходатайству начальника лагеря и начальника политотдела. Излишне добавлять, что такую возможность следовало считать крайним исключением. Относительно основной массы заключенных, в приказе выдвигались другие варианты поощрения, в частности: улучшенное снабжение и питание, денежное премирование, свидания с близкими родственниками, общее улучшение бытового положения и т.п. В целом же данный приказ был написан в духе общего ужесточения режима и трудовых условий в лагерях, он содержит также требования о значительно более суровом обращении с «отказчиками».

Свидетельства бывших заключенных Норильлага лишь частично соответствуют положениям этого официального регулирования. Действительно, они подтверждают, что в 40-х гг. в Норильске не было системы зачетов рабочих дней, а существовал только тот вариант поощрения, в соответствии с которым «... по ходатайству комбината перед правительством, специальным решением за отличную работу могли снизить срок наказания» (Винтенс Ф.И. Указ. соч. Л. 40—41. Притом самому автору, работающему на ответственной должности в химической лаборатории, за многочисленные достижения в области совершенствования технологии дважды был сокращен оставшийся срок осуждения — первый раз на полгода, а второй раз на целый год). Однако, эта информация относится только к политзаключенным, в то время как заключенным, осужденным по бытовым статьям, зачеты по-прежнему производились (Равдель З.И. Указ. соч. Л. 154, 224. Винтенс Ф.И. Указ. соч. Л. 40.). В силу отсутствия прочих официальных документов, нельзя выяснить, был ли запрет системы зачетов, принятый в 1939 г., позже частично снят в пользу «бытовиков» или речь идет об инициативе местной лагерной администрации. К концу 40-х годов, однако, и официальные документы, и мемуары заключенных единогласно свидетельствуют о повороте в политике зачетов рабочих дней. Совместным приказом МВД и Генеральной Прокуратуры СССР в июле 1948 г. была введена в действие инструкция о зачете рабочих дней для заключенных, содержащихся в лагерях Дальстроя (Приказ МВД/Генпрокурора СССР № 00683/150сс от 21 июля 1948 г. во исполнение постановления Совета Министров СССР № 1723-688сс от 22 мая 1948 г. См.: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1д. Д. 151. Л. 281.). Существенным моментом в этом документе являлось положение о том, что право на зачеты рабочих дней предоставлялось всем работающим заключенным, в том числе осужденным на каторжные работы, независимо от установленного для них срока наказания, статьи осуждения и времени пребывания в лагере. При этом необходимыми и достаточными условиями для получения зачетов были достижение заключенными соответствующих производственных показателей и соблюдение установленного в лагере режима. Размеры зачетов за один отработанный день зависели от размера перевыполнения производственной нормы. На основных объектах, к примеру, они охватывали спектр от 1,5 дня при выполнении норм выработки на 100—110% до 3-х дней за день в случае выполнения норм на 151% и выше. Практически такая же инструкция к концу 1948 г. была введена на объектах Главпромстроя МВД СССР постановлением Совета Министров СССР № 4630-1808сс от 17 декабря 1948 г. Обе эти инструкции в дальнейшем постепенно распространились на большое количество других лагерей. Например, по отношению к заключенным Норильлага инструкция, действовавшая по Дальстрою, была введена в действие в мае 1950 г. (Постановление Совета Министров СССР № 1547-590сс от 13 апреля 1950 г. и приказ МВД № 00287 от 04 мая 1950 г. См.: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1д. Д. 151. Л. 281.). В течение короткого времени эта система охватывала уже больше половины заключенных лагерей и колоний ГУЛАГа (Земсков В.Н. Указ. соч. С. 12.). Однако, это не означало, что не допускались специальные решения по данному вопросу в отдельных лагерях, примером чему является Норильлаг. Полная документация об этом сохранилась в архивных фондах ГАРФ.

Уже через три недели после введения в Норильске системы зачетов рабочих дней начальство Норильлага обратилось к ГУЛГМП с просьбой об изменении применяемых шкал зачетов для отдельных групп работников комбината. Аргументация заключалась в том, что в ключевых цехах комбината рабочие-металлурги в тяжелых и вредных условиях работали на агрегатных нормах, перевыполнение которых достигалось только ценой сверхусилий и за все время существования комбината никогда не превышало 115%. В результате применения шкалы по зачетам рабочих дней, установленной для Дальстроя, работники этих цехов могли бы получать максимум 0,75 дополнительного дня зачета за один отработанный день. То же самое касалось горных работ, где больше 90% работников входили в состав комплексных бригад, из которых самые лучшие практически не могли выполнять нормы на более чем 125-130%, и, соответственно, в крайнем случае не получали бы больше 1,0 дня зачетов. Инженерно-технические работники металлургических цехов комбината не могли бы получать больше чем 0,5 дня зачета, поскольку, в силу отсутствия для них индивидуальных норм, их премирование зачетами по данной шкале зависело бы от выполнения плана по выпуску никеля, установленного для всего комбината. Однако к тому времени выпуск никеля за всю историю комбината еще никогда не составлял больше 4% сверх плана. В этой связи В.С.Зверев, начальник Норильского лагеря и комбината, обращал внимание на то, что в соответствии с предложенной к применению в Норильлаге шкалой, работники более простых профессиональных групп, занятых в подсобных и вспомогательных хозяйствах, вполне реально могли бы рассчитывать на 2 дня зачета. По его мнению, горная и металлургическая отрасли промышленности имели решающее значение для Норильского комбината «и поэтому будет совершенно неправильным оставлять их в одной рубрике со многими другими (строители, энергетики, механики и др.)» (ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1д. Д. 151. Л. 285—286, 289.) . Исходя из этого руководство лагеря и комбината разработало альтернативные шкалы для упомянутых выше трех категорий заключенных - работников комбината. Предлагалось зачислять (Там же. Л. 286—287, 290.):

Заключенным, работающим в металлургических и обогатительных предприятиях на агрегатных нормах:

При выполнении месячной нормы

от 100% до 105% 1,5 дня
от 106% до 110% 1,75
от 111% до 115% 2
от 116% до 120% 2,5
от 121% и выше 3

Инженерно-техническим работникам, работающим непосредственно в металлургических и обогатительных цехах, от которых зависит выполнение производственного плана руководимым им участком (сменой, пределом, цехом и т.п.):

• При выполнении плана руководимым участком на 100% до 2 дней
• При перевыполнении плана и выполнении всех техно-экономических показателей (себестоимость, производительность, расходные коэффициенты, травматизм и др.) до 3 дней

Заключенным, работающим в горных предприятиях:

При выполнении месячной нормы

от 100% до 105% 1,5 дня
от 106% до 115% 1,75
от 116% до 125% 2
от 126% до 135% 2,5
от 135% и выше 3

Это предложение нашло одобрение как ГУЛГМП, так и ГУЛАГа. Впоследствии ГУЛАГом и Генеральной прокуратурой СССР совместно был разработан проект распоряжения, которое должно было узаконить эти предложения. Его текст был готов и согласован уже к августу 1950 г. (Там же. Л. 297—298), но сам документ был принят только осенью следующего, 1951 года (Там же. Л. 297—298). Правда, эта задержка фактически не играла существенной роли, поскольку Зверев уже в июне 1950 г. сообщил, что предложенные им три раздела шкалы зачетов рабочих дней были введены в практику Норильлага еще до утверждения упомянутого проекта (Там же. Л. 290). Эта деталь весьма любопытна, ибо она свидетельствует об определенной свободе действий, которой начальник крупного лагеря обладал при решении вопросов организации труда заключенных. При этом начальство Норильлага, очевидно, действовало, руководствуясь собственной заинтересованностью в создании более эффективного стимулирования труда заключенных.

Остается добавить, что, по воспоминаниям бывших заключенных, система зачетов рабочих дней с начала 50-х гг. действительно нашла широкое применение в Норильлаге. Имеются сведения не только об ее существовании, но и о различных шкалах для отдельных производственных участков (Рубинштейн. С.И. Указ. соч. С. 188—189; Нумеров Н.В. Указ. соч. С. 402.). Напомним, однако, что «политическим», в отличие от уголовников, «не полагалось снижение срока наказания за счет зачетов при хорошей работе» (Винтенс Ф.И. Указ. соч. С.40.) . Поощрением для заключенных по 58 статье было улучшенное питание, оплата труда и «возможность работать по специальности» (Равдель З.И. Указ. соч. С. 224. Это высказывание относится к периоду после 1947).

4.4. Вознаграждение: «денежное поощрение»

Третья система стимулирования труда в лагерях заключалась в дифференцированной выплате заключенным денег за выполненную ими работу. Эти деньги в административных документах изначально и вплоть до конца 1940-х гг. обозначались терминами «денежное поощрение» или «денежное премиальное вознаграждение». Понятие «зарплата» тоже иногда употреблялось, но официально такое название было введено только в 1950 г.

Что касается практики выплаты денежных вознаграждений, то ГУЛАГовские источники говорят по этому следующее.

В соответствии с «Временной инструкцией о режиме содержания заключенных в исправительно-трудовых лагерях" от 1939 г., премиальное вознаграждение обязательно зачислялось на личный счет заключенного. В течение месяца работающим заключенным деньги выдавались в сумме, не превышающей месячного премиального вознаграждения. Кроме премвознаграждения, заключенным, в зависимости от поведения их на производстве и в быту, могли быть выданы с разрешения начальника лагерного подразделения и личные деньги в сумме не более 100 руб. в месяц. Выдачу премвознаграждения и личных денег предписывалось производить «разновременно по частям с таким расчетом, чтобы на руках у заключенного сумма денег не превышала 50 руб.» (Приказ № 00889 НКВД от 02. августа 1939 г. Выделение жирным шрифтом - в оригинале.). Примерно такие же положения содержит инструкция 1947 г. по режиму содержания заключенных ГУЛАГа. Здесь уточнялось, что денежное поощрение выплачивалось только в тех случаях, когда заключенные выполняли или перевыполняли производственные нормы.

Отметим, что в соответствии с уже упомянутой лекцией начальника ГУЛАГа Наседкина, денежные премиальные вознаграждения выплачивались заключенным «за все работы, выполняемые в исправительно-трудовых лагерях...», при этом заключенные могли получать заработанные деньги на руки в сумме не свыше 150 рублей (а не 100 рублей, как по инструкциям 1939 и 1947 гг. - прим. авт.) единовременно. Деньги сверх этой суммы зачислялись на их личные счета и выдавались по мере израсходования ранее выданных денег (ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 77. Л. 28.).

Чтобы получить представление о том, в каких размерах денежные поощрения выплачивались заключенным Норильлага, нужно обратиться к отчетам о расходах по содержанию заключенных. Цифры, которые в этих документах даются по всему фонду денежного поощрения и по его использованию, представлены на графике Рисунка 9. Они выражают среднюю сумму денежного поощрения, которая была потрачена на один отработанный человеко-день.

Рисунок 9
Фонд денежного поощрения Норильского комбината и его использование (денежное поощрение на одного з/к работника в среднем за один отработанный день, руб.)

Источники: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1д. Д. 854. ЛЛ. 57, 80; Д. 968. ЛЛ. 24—26; Д. 969. Л. 10; Д. 1118. Л. 24; Ф. 8361. Оп. 1. Д. 40. Л. 42об; Д. 56. Л. 40; Д. 71. Л. 56; Д. 95. Л. 101; Д. 101. Л. 156; Д. 125. Л. 152об.; Д. 155. Л. 140; Д. 174. Л. 98.

Примечания:

* Из отчета за 1948 г. видно, что денежное поощрение, установленное планом на этот год, сначала составляло 2,15 р., затем было снижено до 2,10 р., и, наконец, до 1,70 р.

** За 1939—1941 гг. данных пока нет.

Отметим, что эти показатели являются усредненными, т.е. они охватывают всех заключенных работников комбината. Поэтому сумма, полученная заключенным за один отработанный день, могла быть несколько выше той, что показана на графике Рис.9, в то время как другие заключенные, не выполнявшие нормы или вообще не работавшие, не получали никаких денег. Однако важнее даже другое. Во-первых, из приведенных данных становится очевидной скудость денежного вознаграждения, получаемого заключенными за их изнурительный труд в тяжелых климатических условиях. Во-вторых, можно заметить, что в 1936-1937 гг. средний размер денежного вознаграждения был несколько выше, чем в последующие годы. Некоторые комментарии по этому поводу можно найти в объяснительных записках комбината за указанные годы. По этим документам, значительный перерасход размера премвознаграждений по сравнению с планом в 1936 г. происходил «...главным образом за счет нормальной перевыработки, причем частично наблюдается совершенно закономерное повышение среднего премвознаграждения для квалифицированных групп рабочих ... и частично по отдельным работам допускалось искусственное увеличение премвознаграждения с целью форсирования работ, носящих крайне срочный характер...» (ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1д. Д. 854. Л. 12.). Правда, упоминались и случаи «... искусственного завышения объемов исполненной работы ...» (Там же.), что влекло за собой также и повышенную выплату поощрений. Цитата о повышенном премировании квалифицированных рабочих наглядно показывает, что первое начальство Норильского комбината  (Первый начальник Норильского строительства и Норильлага В.З. Матвеев был арестован и заменен А.П. Завенягиным в апреле 1938 г)в тот момент активно и целенаправленно пользовалось денежными поощрениями как способом стимулирования. В 1937 г., эта картина немного изменилась: перерасход фонда денежного поощрения теперь уже воспринимался как проблема, с которой нужно было бороться. В тот момент практика вознаграждения была следующая: из суммы оплаты труда заключенным исчислялась стоимость их содержания, а остальная денежная часть выплачивалась как денежное поощрение. При этом «... даже незначительное перевыполнение норм выработки отдельными группами рабочих...» могло вызвать большой рост фактически выплачиваемой суммы, что, в свою очередь, могло привести к непропорциональному развитию фонда премвознаграждения по отношению к выполнению плана капитальных работ (ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1д. Д. 968. Л. 24—25. Примечание: изложенная практика расчета суммы денежного поощрения, очевидно, в 40-х гг. реально не применялась, ибо в этот период практически каждый год расходы на содержание заключенных были ниже плановых цифр, что касалось, как видно из рис. 9, и премиальных вознаграждений. В таком случае, при наличии имевшейся на 1937 г. связи между этими показателями, последние фактически должны были быть, наоборот, выше запланированных цифр.). Меры, принятые начальством комбината «... с целью снизить рост премвознаграждения при перевыполнении норм ...», заключались в разработке и применении с сентября 1937 г. уменьшенной тарифной сетки, а также во введении так называемого «премхлеба». Замысел этого шага заключался в том, что определенное количество хлеба (400 гр.) было «... из основного котла переведено в премхлеб, выдаваемый за счет денежной части [премвознаграждения — прим. авт.]...» (Там же. Л. 25.). Действительно, этими мерами быстро было достигнуто значительное снижение расходов на денежные поощрения для заключенных (ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1д. Д. 969. Л. 10.). Можно предположить, что такая политика реального сокращения предусмотренных для премирования средств неблагоприятно сказывалась на трудовой мотивации заключенных. Однако мы даже не знаем, насколько эффективно система денежного поощрения в Норильске работала до этого решения. В отчете комбината за 1937 г. дается и следующая информация, которая вызывает некоторое сомнение насчет надежности управления денежными средствами внутри лагерных структур: «Счет депонентов з/к з/к в 1937 г. велся по подразделениям, что вызывало многочисленные злоупотребления, как со стороны рабочих, так и со стороны счетных работников» (ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1д. Д. 968. Л. 9.).

Вид графика на Рис. 9 показывает, что реальные цифры выплаченных денежных поощрений в 40-х гг., в особенности во второй половине десятилетия, практически постоянно оказывались значительно ниже, чем плановые. В 1948 г., по всей видимости, произошло даже выравнивание планового показателя в сторону реального, более низкого. Интересно, что все это наблюдается в течение периода, когда комбинат выполнял и перевыполнял свои основные планы и производственные программы, так что можно было бы ожидать, что это отражалось и в премировании работников. Частичное объяснение этого парадокса связано, видимо, с тем фактом, что в отличие от вольнонаемных работников, заключенные, не выполняющие нормы, сразу лишались денежного поощрения. Это, естественно, могло снизить средний показатель вознаграждения по всему контингенту. С другой стороны, следует учесть, что расходы по этой статье для начальства комбината составляли часть расходов на один отработанный человеко-день на производстве в целом. Разумеется, этот показатель, в отличие от других, фиксированных видов расходов мог являться удобным средством для сокращения общих производственных расходов.

В этой связи стоит рассмотреть сопоставление реальной и плановой стоимости одного отработанного заключенными человеко-дня на Норильском комбинате, с учетом и без учета денежных поощрений для заключенных (см. Рисунок 10).

Рисунок 10
Разница (сальдо) между плановыми и фактическими расходами на один отработанный чел./день, без учета плановых / фактических премвознаграждений (А) и включая плановые / фактически выплаченные премвознаграждения (Б) в руб./чел.-день

Источники: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1д. Д. 854. Л. 80; Д. 1118. Л. 24; Ф. 8361. Оп. 1. Д. 40. Л. 42об; Д. 56. Л. 40; Д. 71. Л. 56; Д. 95. Л. 101; Д. 101. ЛЛ. 36, 156об; Д. 125. Л. 52; Д. 155. Л. 140об; Д. 174. Л. 98об.

Примечания:
* Сравнительные данные за 1937, 1939—1941 гг. не выявлены.

Диаграмма Рисунка 10 показывает, что в 40-х гг. экономия по расходной статье «денежное поощрение» способствовала тому, что вплоть до 1948 г. общие расходы на один отработанный чел./день были ниже плановых норм. Особенно заметно этот эффект проявлялся в 1944-1947 гг., когда размеры экономии по другим видам расходов стремительно падали. На фоне того, что сэкономленные расходы не только повышали общие финансовые возможности предприятия, но и в отчетах комбината отмечались как особые достижения, напрашивается вывод, что функция денежных поощрений как резерва для снижения расходов комбината была для начальства не менее важной, чем функция стимулирования труда, которую выполняли эти небольшие премвознаграждения для работающих заключенных.

Показательно, что в воспоминаниях бывших заключенных денежные поощрения не занимают заметного места. Если относительно раннего периода Норильлага иногда еще упоминаются такого рода вознаграждения (См. Равдель З.И. Указ. соч. Л. 115.), то в воспоминаниях о 40-х гг. редкие высказывания по этому поводу носят откровенно скептический характер: «Официально за работу осужденным шла по ведомости заработная плата, которая, впрочем, до них не доходила и оседала в карманах лагерного начальства. Лишь с 1945 года стали выплачивать какие-то гроши» (Ассанов И. Указ. соч. С. 11—12.). По всей видимости, система денежного поощрения в этот период не играла существенной роли в плане стимулирования труда заключенных. Это относилось и к поощрениям за рацпредложения, поданные заключенными-специалистами. Так, в воспоминаниях бывшего заключенного А.А.Гаевского читаем: «В мае 1942 г. за мое рацпредложение, давшее экономический эффект в сумме 185100 рублей, я был поощрен. Привожу выписку из распоряжения № 74 по Норильскому комбинату НКВД СССР: «За проявленную инициативу выдать инженеру Гаевскому премию в размере 100 рублей с занесением в личное дело и ИТР-питание с 1 июня» (См. воспоминания А.А.Гаевского, размещенные на сайте красноярского Общества «Мемориал» ). Последнее, надо полагать, было значительно более существенным, чем разовая премия в 100 рублей.

Порядок оплаты труда заключенных существенно изменился только к концу 1940-х гг., когда в соответствии с постановлениями Совета Министров СССР № 4293-1703сс от 20 ноября 1948 г. и № 1065-376сс от 13 марта 1950 г. заключенные во всех ИТЛ и ИТК за свой труд стали получать заработную плату (Земсков В.Н. Указ. соч. С. 11—12.). Однако, как известно, приказ МВД, регулирующий этот вопрос, был издан в апреле 1950 г., так что реальное введение зарплаты по всем лагерям (за исключением Особых лагерей) и колониям ГУЛАГа следует отсчитывать от этого года (См. также: Ф. 9401. Оп. 4. Д. 2693. Л. 177. — Правда, упоминание в данном приказе: «...опыта работы лагерей и колоний, в которых заключенные переведены на заработную плату...» дает основание для предположения, что в некоторых лагерях заработная плата была введена уже раньше.). В соответствии с этим документом, переводу на заработную плату подлежали все работающие заключенные, занятые в производстве, строительстве и других секторах, а также заключенные, занятые на внутрилагерных работах. Условия оплаты труда заключенных должны были устанавливаться на основе тарифных сеток и ставок, должностных окладов и поощрительных систем, действовавших для вольнонаемных работников данного сектора экономики, причем с соответствующим понижением этих ставок и окладов. Для тех случаев, когда установленные оклады для вольнонаемных работников отсутствовали, предусматривалось применение тарифных сеток, ставок и окладов, действующих для работников соответствующих предприятий гражданских министерств. Правда, из своей заработной платы заключенные на руки получали только небольшую часть. Из общей суммы сначала удерживались средняя по лагерю стоимость расходов на гарантированное питание (Это означает, что надбавки, которые получали отдельные группы работников, при этом не учитывались.), на выдаваемую одежду и обувь, а также подоходный налог. Однако, при всех этих формах удержания, сумма, выдаваемая работающим заключенным на руки, не должна была быть меньше 10% их общего (исходного) заработка.

Система определения условий оплаты труда для заключенных разрабатывалась в индивидуальном порядке. Это означало, что зарплата, формально начисляемая заключенным (т.е. до вычетов), по отношению к соответствующей зарплате вольнонаемных работников снижалась на основе не фиксированного, а переменного коэффициента. Например, в случаях, когда месячная ставка заключенных, полученная в результате процедуры расчета на базе ставки вольнонаемных, оказывалась ниже суммы обязательных удержаний и установленной минимальной выдачи заработной платы на руки (10% заработка), то тарифная ставка заключенных устанавливалась на уровне месячной ставки вольнонаемных рабочих, т. е. без снижения. Однако ни в коем случае не допускалось, чтобы исходные ставки заключенных превышали ставки вольнонаемных работников. Прогрессивно-сдельные и другие премиальные системы оплаты труда, которые на предприятиях МВД применялись для вольнонаемных рабочих, полагалось применять также к труду заключенных работников, однако с прогрессивным возрастанием за перевыполненную часть нормы расценок, установленных для заключенных. Наконец, для административно-хозяйственного персонала, служащих и МОП, а также инженерно-технических работников должностные оклады устанавливались в размерах от 50% до 70% окладов вольнонаемных работников по соответствующим должностям.

В соответствии с упомянутым приказом, при установлении тарифных сеток и ставок для заключенных следовало исходить из того, чтобы заключенные максимально стимулировались к перевыполнению норм выработки. Кроме того, сохранялись принципы дифференциации оплаты труда, действовавшие на предприятиях страны. В частности, это касалось повышенной оплаты труда в отраслях и производствах, считавшихся ведущими (угольная, золото- и оловодобывающая промышленность, металлургия и т.д.) в сравнении с другими отраслями и производствами (в экономике ГУЛАГа это прежде всего легкая промышленность, деревообработка и т.д.). Аналогично, на предприятиях уровень оплаты рабочих основного производства должен был быть выше уровня оплаты рабочих подсобно-вспомогательных производств, а соответственно, уровень оплаты труда рабочих более высокой квалификации должен был быть более высоким.

Заключенным, временно освобожденным от работы по болезни и другим причинам, за время освобождения от работы заработная плата не начислялась, зато стоимость гарантированного питания и вещевого довольствия с них тоже не удерживалась. Актированным инвалидам, используемым на сдельных работах, оплата труда производилась по установленным для заключенных сдельным расценкам за фактически выполненный ими объем работ.

* * *

После изложения этих общих положений о денежном вознаграждении в ГУЛАГе, рассмотрим, какой эффект вызвало введение заработной платы для заключенных в Норильлаге. Во-первых, введение зарплаты поставило не только Норильлаг, но и все лагеря ГУЛГМП (можно даже предполагать, что это в той или иной мере касалось всех лагерей ГУЛАГа) перед непростой проблемой, ибо в соответствии с приказом МВД, размер заработной платы, подлежащей к выдаче заключенным на руки, должен был быть установлен в пределах общих ассигнований, утвержденных на содержание лагерей на 1950 год. Другими словами, на эти дополнительные расходы лагерям в этом году не выделялось дополнительных средств. Отчеты ГУЛГМП по этому поводу докладывали, что возникли «... неизбежные трудности в работе лагерей в этот переходный период...» и значительные отклонения «... между утвержденной сметой доходов и расходов ИТЛ и фактическими данными» (ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 4. Д. 2693. Л. 177.). Весьма показателен тот факт, что по лагерям ГУЛГМП были предприняты попытки решить эту проблему путем снижения «...питания и вещдовольствия против сметы ...». Правда, даже применение таких мер «...не компенсировало увеличенной выплаты зарплаты, так как в ряде лагерей из-за перевыполнения норм выработки зарплата контингента выплачивалась в увеличенном размере» (Там же. Л. 178.). Зато оно свидетельствует о том, что руководители лагерей в этой ситуации сокращали расходы на заключенных по одной статье, чтобы финансировать предписанное им увеличение расходов на заключенных по другой статье.

Тем не менее, есть документы, свидетельствующие о положительных следствиях введения зарплаты. К примеру, в одном из актов проверок Норильлага в 1952 г. отмечалось: «Перевод заключенных на зарплату явился для основной массы заключенных большим стимулом к поднятию производительности труда ...» (ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 642. Л. 80.). Примерно такого же мнения придерживался и заместитель начальника Норильского ИТЛ и Горного лагеря, Черняк, который в письме от 05.06.1952 г. подчеркивал, что отдельные группы заключенных, особенно в квалифицированных профессиях, в связи с введением зарплаты стали работать гораздо эффективнее (ГАРФ. Ф. 8361. Оп. 1. Д. 305. Л. 10.).

Остается вопрос, в каких размерах заключенным Норильлага действительно начислялась зарплата после ее введения. Обратимся к данным за 1952 г. по всему контингенту работающих заключенных Норильлага (см. Рисунок 11).

Рисунок 11
Средняя численность контингента по размерам среднемесячной зарплаты, начисленной в 1952 г. к выдаче на руки (чел.)

Источник: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 174. Л. 34об.

Среднемесячная заработная плата одного работающего, начисленная к выдаче на руки, составляла около 225 руб. (Учитывая заключенных, лишенных заработной платы. Однако данные не позволяют точного исчисления среднего показателя, так что следует исходить из возможности ошибки данного расчета порядка 5–10%. Отметим, что среднемесячная зарплата квалифицированных рабочих в «нелагерной» экономике в начале 1953 г. составляла в угольной промышленности 1465 р., в цветной металлургии - 1343 р. швейной и обувной - 651 р. См.: Попов В.П. Экономическая политика советского государства. 1946-1953 гг. М.-Тамбов, 2000. С.65.) Можно ожидать, что в силу повышенного уровня оплаты труда в металлургической промышленности уровень заработной платы в Норильлаге мог оказаться выше, нежели в других лагерях. С другой стороны, имеющиеся конкретные данные о суммах, которые выплачивались заключенным на руки, должны корректироваться с учетом той части денег, которую заключенные тратили во внутрилагерной торговой сети. Следует принимать во внимание также, что средняя зарплата не является исчерпывающей характеристикой выплат заключенным, т.к. диаграмма Рис.11 показывает заметный разброс данных: в то время как почти 5.000 заключенных получали свыше 500 руб. в месяц, больше 8.000 получали менее 75 руб.(Мы исходим из того, что заключенные, получавшие гарантированные 10% от начисленной зарплаты, тоже относились к этой категории. Заключенные, которые вообще были лишены зарплаты, в указанную сумму не включены.) . Очевидно, такая существенная дифференциация заработной платы говорит в пользу того, что она в реальности могла быть действенным средством стимулирования производительного труда.

Имеющиеся в нашем распоряжении воспоминания бывших заключенных Норильлага (из них только часть охватывает период до начала 1950-х гг.) почти не содержат сведений о введении зарплаты. Единственный источник, который дает существенную информацию по этому поводу, датирует введение зарплаты в Норильском лагере 1947-м годом. Учитывая свидетельства приведенных выше архивных документов, которые говорят в пользу того, что зарплата и в Норильске была введена только к 1950 г., мы склонны считать более раннюю датировку ошибочной; однако приходится считать этот вопрос еще не полностью решенным. Наиболее информативной в этом плане является цитата из воспоминаний бывшего заключенного Норильлага Чебуркина, который, отмечая, что для заключенных ввели заработную плату, добавил: «По ставкам северным, но на 30% меньше, чем вольнонаемным. Удерживали только за «стол» и «квартиру», а остальное шло на текущий счет. Мог себе на расходы взять до 250 рублей в месяц. (...) Я получал 1200 рублей в месяц, после всяких вычетов кое-что оставалось, накапливаясь на счете. Некоторые шоферы-профессионалы ... зарабатывали по 5 тысяч в месяц!» (Чебуркин П.В. Указ. соч. Л. 21.). Главное в данном контексте то, что описанный принцип начисления зарплаты и удержаний из нее соответствует тому, как он представляется в упомянутых выше официальных документах.

Ситуация, однако, остается не проясненной. Так, в воспоминаниях упомянутого выше заключенного Норильлага, инженера А.А.Гаевского говорится: «При освобождении из лагеря в 1947 г. мне было возвращено из заработанных мною денег 2561 рубль 63 коп., а также выдано: одеяло ватное, матрац тюфячный, простыня и наволочка» (См.: Гаевский А.А. Указ. соч.). Характерно, что, получив в лагере справку об освобождении, в которой было указано, что он должен следовать к «избранному» месту жительства - в поселок Норильск Красноярского края (который в 1947 г. еще городом не был), А.А.Гаевский остался на комбинате в той же должности, но в новом качестве вольнонаемного. Однако, будучи по приговору лишенным прав на пять лет, он далее получал только зарплату по штатному расписанию, без льгот, предусмотренных для работников Крайнего Севера (Там же.). Типичная судьба для «вольнонаемных» Норильлага.

5. «Нас не щадили, с нами не церемонились»: труд в норильских лагерях в воспоминаниях бывших заключенных

Предыдущая часть данной статьи содержит немало статистической информации по использованию рабочей силы заключенных в Норильлаге и ее структуре, сведений о нормативном регулировании условий их труда и соответствующих системах стимулирования. Однако все эти цифры и технические показатели, нормативные документы и приказы, инструкции и циркуляры, отражающие принципы и результаты практического использования принудительного труда в системе ГУЛАГа в целом и в данном лагере в частности, не могут воссоздать реальную, живую картину конкретных условий, в которых приходилось трудиться заключенным на данном объекте. Приблизиться к этому можно, обратившись непосредственно к воспоминаниям и свидетельствам бывших заключенных. Естественно, при изучении источников личного происхождения следует принимать во внимание субъективный фактор. Ввиду ограниченного количества подобных документов, ввиду незаурядности личностей тех заключенных, которые взялись за написание воспоминаний, ввиду тех индивидуальных фактов, которые эти авторы вспоминали и считали нужными фиксировать, — этот комплекс источников не может быть достаточно представительным для изучения труда заключенных такого крупного лагерного комплекса как Норильский ИТЛ.

Несмотря на отмеченные проблемы работы с источниками личного происхождения, мы решили в заключительной части данной статьи привести несколько фрагментов из такого рода источников, свидетельствующих о том, как конкретные заключенные Норильлага, работая в определенный период и на определенных производственных участках, воспринимали лагерные условия труда. При этом приводятся только фрагменты текстов, касающиеся непосредственным образом труда заключенных. Не затрагиваются все прочие факторы, которые также определяли жизненные условия и быт заключенных — скудные жилищно-бытовые условия, обмундирование и питание; холод, плохие условия гигиены и санитарное обслуживание, тяжелые заболевания, издевательства как со стороны других заключенных («урок»), так и со стороны охраны, социальные отношения внутри лагерной сферы и т.п.

* * *

Федор Исаакович Винтенс в 1939-м г. был отправлен в Норильск с Соловков (Винтенс Ф.И. Указ. соч. Л. 25.). Хотя он, благодаря своему высшему техническому образованию, попал в одну из немногих «инженерных» бригад, ему в первые годы своего пребывания в Норильлаге нередко выпадало трудиться на общих работах. Первые задачи его бригады заключались в расчистке (от мха) и выравнивании строительной площадки (Там же. Л. 29.), а также в рытье котлованов в вечной мерзлоте. В то время уровень механизации работы был еще низким; заключенные работали только ломами. Действенные способы повышения эффективности работы начали применяться позже (как, например, электрическое разогревание промерзшей земли по технологии, разработанной инженером из числа политических заключенных) (Там же. Л. 30.). Все эти работы, естественно, велись под открытым небом и при сильных морозах, - если температура снижалась не настолько, чтобы погоду можно было объявить «актированной» и отвести заключенных обратно в лагерь. Специальных укрытий от морозов и пурги для работников никаких не было, так что они пользовались небольшими перерывами в работе, чтобы поочередно «отдыхать» в недостроенных зданиях. Причем кто-то из бригады всегда бодрствовал и следил за тем, чтобы никто не засыпал и не замерзал. Позже перед бригадой ставились новые задачи: приходилось, например, возить бетон в тачках. По словам Винтенса, многие из членов бригады не были созданы для этого тяжелого физического труда, что привело к неэффективности работ и к потере людей (Там же. Л. 32.).

Про тяжелый физический труд в Норильлаге рассказывает и Александр Ефимович Старовойтов. Он также в конце 30-х - начале 40-х гг. должен был заниматься выравниванием местности для постройки зданий. По его словам, эта работа очень осложнялась снегом и постоянно образующимися сугробами: «... техники почти не было никакой. И только после 1941 г. едва стали покрывать этот огромный прорех ... Все это изматывало людей, тем более что из них большинство ранее не держали в руках даже лома ...» (Старовойтов А.Е. Указ. соч. Л. 39.).

В унисон звучит и рассказ Александра Александровича Гаевского, прибывшего в Норильск этапом из Красноярска в сентябре 1939 г. и направленного в бригаду, работавшую на строительстве автобазы и мастерских при ней (См. воспоминания А.А.Гаевского, размещенные на сайте красноярского Общества «Мемориал»). «Рыли котлованы. Основной инструмент - кирка, которую называли кайлом. Грунт мерзлый - «хоть зубами грызи». Никаких укрытий для обогрева. Разрешалось только жечь костры… Сказать, что работали с утра до ночи, нельзя, потому что в это время полярная ночь, почти непрерывные пурги с сильным ветром и снегом» (Там же.). Пурга с сильным морозом называлась «черной» и приводила к сильному обморожению лица. Работы в таких условиях рассматривались как «общие работы» и были самыми тяжелыми, отмечает А.А.Гаевский. В его воспоминаниях упоминается один из тяжелых годов войны, когда во время навигации не удалось обеспечить комбинат необходимыми грузами, особенно продуктами питания. «Сказалось это прежде всего на заключённых. Их стали кормить варёным пшеничным зерном, да и то по минимальным нормам. Привело это к истощению, в первую очередь, тех, кто был на общих работах. Во время работы человек, внешне кажущийся здоровым, внезапно падает, температура тела резко снижается, и он не в состоянии не только двигаться, но даже стоять на ногах. Чтобы не называть такое состояние истощением, придумали термин "переохлаждение". Места работы находились иногда на расстоянии нескольких километров от лаготделения. Работа бригады не прекращалась, и "переохлаждённые" ждали окончания рабочего дня, - если выдерживали. Возвращаясь с места работ, конвой заставлял тех, кто мог передвигаться, нести на себе упавших товарищей. Для измотавшихся в течение рабочего дня это было тяжёлой дополнительной нагрузкой. Затащив не могущих двигаться (или трупы) в зону, их бросали на снег и разбегались по своим баракам. Это, конечно, жестоко, но каждому хотелось прежде всего сохранить свою жизнь»  (Там же). Автор воспоминаний пишет и о том, как в праздничные дни заключенных выводили на очистку дорог, которые тут же заметала пурга - “Знайте, враги народа, что праздники не для вас!” (Там же). К счастью для А.А.Гаевского, “по распоряжению начальника строительства комбината, Авраамия Павловича Завенягина, дипломированных специалистов отбирали для работы в Управлении комбината”, и его направили в отдел технического снабжения. Начальник отдела и руководители групп были вольнонаемные, остальные ЗК. “Фактически работу за вольнонаемных выполняли заключенные”, - пишет Гаевский  (Там же).

Одним из «регуляторов труда» в лагере были взятки, «причем система взяток была почти узаконена официально», - пишет З.И.Равдель (Равдель З.И. Указ. соч. С.115.). «Брали взятки нарядчики УРЧ за перевод на другую работу, брали врачи из бытовиков за освобождение от работы, брал конвой за право сидеть подолгу не работая у костра, брали повара за лишнюю порцию баланды… Почти весь наш заработок и весь наш «Ларек» уходили на взятки» (Там же).

Как ни тяжелы были условия труда в Норильлаге для заключенных-мужчин, но еще тяжелее приходилось женщинам. Приводим цитату из воспоминаний Евгении Гавриловны Курбатовой, которая осенью 1944 г. прибыла в Норильлаг и стала работать на рудосортировке при руднике 3/6 (Курбатова Е.Г. Указ. соч. Л.10.): «... Зимой ... ленты транспортерные от холода останавливались ... а для того чтобы лента шла, надо разогреть смазку, а как? Нашли выход парсодоотборщики (на рудосортировке работали исключительно женщины), т.е. мы залезали на ленты и прыгали, прыгали, чтоб разогреть смазку и представьте себе, ленты шли. И так - 12 часов от ленты оторваться нельзя, мы, как машины, должны были сортировать руду (т.е. выбирать и выбрасывать в бункер), а чистая руда шла и поступила в бункер ... Где-то высоко мерцают лампочки, а кругом рудная, породная пыль и ужасный шум от грохота (название-то какое: грохот). Грохот этот [создает] большущий бункер, куда поступает руда и порода с выработок шахты-рудника» (Там же. Л. 10об.—11.). С этой работы женщины-заключенные уходили очень грязные, но чтобы мыться и стирать, им выдавалось только по черпаку теплой воды — если требовалось больше, приходилось снег таять(Там же.) . Через некоторое время Курбатову перевели на другую работу в бухгалтерию по рудосортировке, где ей приходилось работать ночью (Там же. Л. 12об.). Правда, долго она на этой должности не задержалась, вскоре ее снова перевели на «общие работы». Новая ее работа заключалась в загрузке и разгрузке железнодорожных вагонов, а также в том, чтобы поставить вагоны, сошедшие с рельсов, на место (Там же. Л. 15.).

Наглядные описания строительства Норильского аэродрома дает Нина Фоминична Одолинская, которая с 1945 г. находилась в Норильлаге на каторжном режиме. «В одном месте надо было делать выемку грунта, везти его на тачках к другому месту, где высыпали грунт в отвал — там предстояло им [бригадам — прим. авт.] выравнивать площадь для будущих взлетных полос будущего аэропорта. Тачки были деревянными, скрипучими и тяжелыми, сделанными по образцу прошлого столетия...» (Одолинская Н.Ф. Указ. соч. Л. 27.). Труд этот был «... тяжелый, непроизводительный, зачастую бессмысленный [и] не приносящий удовлетворения» (Там же. Л. 30.). Причем с 1946 года на строительстве аэродрома оставались исключительно женщины-каторжанки (Там же. Л. 28.).

По словам Ефросиньи Керсновской, в Норильске плюсовые талоны предназначались только мужчинам, а женщинам даже на самых тяжелых работах выписывали лишь минимальный паек — «гарантию» (Керсновская Е. Указ. соч. С. 39.).

Следует отметить, что не все воспоминания бывших заключенных дают одинаково мрачную картину условий труда узников Норильлага. Так, З.И. Равдель характеризует условия, в которых ему и его бригаде (он сам был бригадиром) с 1939 г. приходилось работать в штольнях Норильского комбината, в несколько менее негативных тонах. В его мемуарах, правда, содержатся сведения о тяжелых условиях работы в шахте (летом туда поступало много воды, что приводило к многочисленным простудам), а также о несчастном случае, который произошел во время работы его бригады, вызванном недостаточными мерами безопасности (Равдель З.И. Указ. соч. Л. 117—119.). С другой стороны, он с подъемом говорит о производственных достижениях бригады: «Мы все время были на красной доске, получали дополнительное питание, лучшее обмундирование, право на покупку продуктов в ларьке, право на получение писем и пользовались рядом других льгот, установленных для лучших бригад»(Там же. Л. 120.) . В 1941 г. З.И.Равдель даже отказался от возможности устроиться на более квалифицированную и менее тяжелую работу в лагере, поскольку работа бригадиром ему «импонировала», а также из-за хороших отношений со своим коллективом (Там же. Л. 135.). В то же время в мемуарах бывших заключенных Норильлага встречаются и такие оценки: «О десяти годах лагерной жизни можно сказать одной фразой: 10 лет ада» (Малевич Я.В. Люблю и ненавижу // Норильский Мемориал, выпуск третий, октябрь 1996 г. С. 9.). Как отмечает в своих воспоминаниях Е.Керсновская, «нас не щадили, с нами не церемонились, нашей смертью не очень огорчались, но пострадавших на работе лечили, требовали восстановления их работоспособности и скорейшего возвращения в строй» (Керсновская Е. Указ. соч. С.58. Автор воспоминаний после болезни и пребывания в лагерной больнице осталась работать там как медсестра в отделении хирургии.).

Заключение

Анализ источников по организации принудительного труда на таком крупном объекте ГУЛАГа как Норильлаг приводит, с одной стороны, к очевидным, ожидаемым выводам, а, с другой стороны, показывает наличие целого спектра малоизученных механизмов стимулирования и принуждения, практиковавшихся на объектах ГУЛАГа в 30-х — 50-х гг.

Абсолютное большинство заключенных Норильлага, как и следовало ожидать, использовались в качестве простых рабочих, чьи условия труда были в Заполярье очень тяжелыми. При этом длительность рабочего дня («чистое время») составляла 10-12 час., а количество рабочих дней в году, как правило, заметно превышало 300 (доходя до 350 в военные годы). Сформировавшаяся в Норильлаге своеобразная система стимулирования интенсивного труда включала и стимулы, применявшиеся в то время на советских предприятиях, хотя лагерная экономика вносила и здесь свою специфику.

Так, от выполнения производственных норм (там, где они были установлены) зависели основные вопросы жизни заключенных. Расширению эффективности такой системы стимулирования способствовало ее применение на уровне бригад, в которых, как правило, были организованы работающие узники. Заключенным, работавшим «стахановскими методами труда», предоставлялся целый ряд специальных, дополнительных льгот, в частности улучшенные условия жизни, спецпаек и т.д.

Как и на предприятиях советской промышленности, на объектах ГУЛАГа в течение ряда лет применялась система стимулирования труда, основанная на дифференцированной выплате заключенным денег за выполненную ими работу. Размеры этих выплат были существенно ниже, чем у вольнонаемных, но степень дифференциации была сравнимой с той, что была «на воле».

Специфический метод стимулирования был связан с системой «зачетов», сокращавших срок заключения, но не применявшейся, однако, по отношению к «политическим».

Таким образом, даже в предельных условиях принудительного труда на экономических объектах ГУЛАГа властям приходилось для решения производственных задач сочетать методы жесткого принуждения с разветвленной системой стимулирования интенсивного труда.

Экономическая история: Ежегодник. 2003.-М., 2004. С.177-233